Норма ушла. Звуки её шагов стихли. Решётка над моей головой вновь перекрыла дыру. Я мерил шагами яму — метался по ней, точно дикий зверь в клетке. Вновь и вновь прокручивал в голове рассказ принцессы, силился унять порождённую им во мне бурю возмущения.
Я понимал замысел своего деда. То, о чем сообщила рыжая, наверняка позволит добиться поставленных сиером вар Фелтиным целей. Уверен, Исон такой план наверняка бы одобрил. Вот только я всё не мог смириться с тем, что воплощать задумку деда в жизнь придётся именно мне.
В голове вертелись обрывки фраз, что я бросал Норме в ответ. А перед глазами по-прежнему стояла ухмылка принцессы. Уверен: рыжую забавляли мысли о том позоре, что мне предстояло завтра испытать на виду у огромной толпы людей — она не сумела этого скрыть.
Я вновь задумался о побеге из тюрьмы. Получится сбежать, или погибну, сражённый болтами стражников — совсем не важно. Даже смерть выглядела предпочтительнее того, что ждало меня завтра на городской площади. И слова принцессы о том, что я «сам во всём виноват» не выглядели утешением.
В чём я виноват? В том, что красноносый кит Саах проткнул мне мечом сердце? Или в том, что обернулся на глазах у преподавателей и учеников Академии? Словно я мог решать тогда: обернуться или умереть. Вот только тело не задавало вопросов. Как, интересно, я мог сдержать обращение?
В очередной раз призвал себя успокоиться. Остановился, попытался выровнять дыхание. Постарался убедить себя в необходимости всех тех унижений, что приготовил мне дед. На язык так и просилась привычная фраза: «честь задета». Ей вторили слова рыжей: «Что, мальчик, испугался?»
Совсем не к месту мне вспомнилось, что я делал, будучи огоньком. Всплыли в памяти вопли сожженных заживо людей, женские и детские крики; чумазые серьёзные лица Гора и Двадцатой; запах палёной человеческой плоти. Сердце замедлило биение, возвратившись к обычному ритму.
Уселся на лавку, опёрся спиной о холодную стену. Решил, что о казни сегодня думать больше не буду. Лучше повторю божественный алфавит. Или попрактикуюсь в заклинании разрушения. В том, из которого состояла «роза». Не мешало бы избавиться от крысиных туш. Их запах становился невыносимым.
Мысли о завтрашнем дне постепенно отошли на задний план, спрятались за воспоминания о Тилье и размышления о магии. А ещё я вдруг припомнил те слова, что обронила на прощанье Норма — о каком-то подарке для меня. Рыжая пообещала, я получу этот подарок сегодня ночью.
— Вся Селена болтает о том, что я в тебя влюблена, — сказала принцесса. — Не вижу ничего страшного в том, что подброшу дровишек в костёр городских сплетен. Хуже от этого мне точно не станет. А тебе, мальчик, не помешает перед завтрашним днём впитать заряд положительных эмоций. Так что жди. Постараюсь, чтобы ты получил мой подарок ещё до полуночи.
Что именно решила мне подарить принцесса, я узнал ночью (хотя здесь, в яме ночь не отличалась от дня). Услышал наверху шаги, приподнял голову. Понял, что к входу в мою яму приближались двое. Узнал топот сапог стражника — слышал его часто. А вот нерешительное шарканье мягких подошв показалось незнакомым.
Зато знакомыми были звучание струн ирийской кантолы и голос менестреля: их я слышал в императорском дворце. Пришельцы замерли примерно надо мной. И вскоре рядом с дырой в мою тюремную яму зазвучала та самая песня о Влюблённом и его Возлюбленной.
Я слушал музыку и голос певца, прикрыв глаза. Воображение рисовало сцены из истории о Любви — в душу возвращался покой. Злость, раздражение и обида отступали. Все мои недавние страдания и переживания показались сущей ерундой в сравнении с тем, что пришлось пережить героям песни.
Когда звуки контолы надо мной стихли, они ещё долго продолжали звучать в моей голове. Они успокаивали, заставляли вновь и вновь думать о том, что довелось пережить Влюблённому и его Возлюбленной. Шаги стражника и менестреля давно затерялись в коридорах тюрьмы.
А я всё ещё не мог уснуть: продолжал размышлять о многочисленных злоключениях, что произошли в жизни героя песни. Ведь была у него и казнь на площади, и долгая каторга — всё это он стойко выдержал и в итоге победил. Влюблённый не стал при этом ни посмешищем, ни предателем, ни трусом.
Пропахшая мерзкими запахами яма больше не казалась мне страшным наказанием — лишь временным неудобством. Я отметил, что благодарен рыжей принцессе за её неожиданный подарок. Понял: после того, как узнал об убийстве Исона, я впервые испытал в отношении Нормы подобные чувства.