В общем, от явной смерти ее спасли, но отослали сюда, чтобы неповадно было здоровых солдат своего господина и командира портить и калечить. Так она оказалась в этой крепости, да еще с приказом – держать ее в строгости, потачки ни в чем не давать, а если провинится, то тут же по камандованию докладывать… Чем урод Н’рх и пользовался, иной раз и приписывал ей то, чего она не совершала. Как-то неизвестно кто съел только что присланную вяленую рыбу с воза в одном из обозов, которую полагалось только для сухого пайка держать, а может, интенданты украли да в бумагах написали, что выслали, мол, без обмана… Или сам же Н’рх эту рыбу украл, а деньги присвоил, а потом на нее все и свалил. В общем, рыбы не оказалось, все и решили, что это она, ведь известно, что циклопы без рыбы не обходятся, что рыба у них порой вместо хлеба идет. Тогда Крепу на половинный паек посадили и вечерней кружки пива лишили… А когда она ворота поломала, ее и вовсе бессменно на самый нудный и скучный пост отправили, на башню эту клятую.
С воротами ведь как вышло. Ворота давно в починке нуждались. Их решили все же отремонтировать, прислали даже артель каких-то плотников, они делали-делали новые створки, только их наладили, как стало ясно, что переборщили они с деревом, слишком взяли тугое и тяжелое. Навесить эти створки было не по силам никому из их гарнизона. Плотники-то решили, что следует эти вот створки поднять на каких-то блоках, подвести к месту, в петли поймать и опустить, чтобы они как надо повисли. Но Н’рх решил, что солдаты это и руками сумеют сделать. Объявили аврал, как это у моряков называется, всех собрали в кучу, одну створку подняли… И повесили, ну фельдфебель этот решил, что все в порядке, и даже дух перевести не позволил, приказал вторую также установить.
Они воротину эту поднять-то подняли, и вот тогда кто-то из них, опять же по злобе и нерассуждающей зависти к ней, к Крепе по прозвищу Скала, или по глупости, решил позабавиться. Почти все сделали вид, что створку держат, а на самом деле руками только касались, но не держали. И весь вес этой штуки на циклопу пришелся. Она бы, может, и удержала, но еще кто-то ее в этот момент локтем в живот ткнул, хотел куда понежнее попасть, но она как-то сумела развернуться, даже успела понять, что это – один из приспешников Малтуска, мелкий такой гнолл, Крепа и имени-то его не помнила… В общем, она тогда взяла и тоже створку эту отпустила, прямо на голову этого дурака.
Когда того вытащили, у него грудь оказалась раздавленной, а она разве виновата, что другие-то не держали, как оказалось, створку ворот этих? Нет же, Н’рх во всем ее обвинил и в том, что еще и солдата, считай, потеряли, потому что с проломанной-то грудиной он для службы уже не годился, конечно. Но самое интересное, что и ворота сбоку треснули, и ведь не очень-то сильно треснули, но все равно кому они были с трещиной нужны? Пришлось их по новой переделывать, а это – новые расходы, которые решили списать с нее, с Крепы, и выходило, что ей почти два года теперь придется служить без денежного довольствия, без этих обязательных мешочков с серебром, которые они получали четырежды в год, перед каждым новым сезоном… В общем, скотина он был, этот Н’рх, и Малтуск тоже – скотина, и вообще, служить с такими рядом не хотелось. Была бы какая-нибудь война или хотя бы простой поход, еще можно было бы вытерпеть, но вот так – без денег, без дела, без добычи и у злобных уродов двуглазых в подчинении – нет, она так не хотела. Хотя все ж приходилось еще пока…
От этих размышлений ее отвлек скрип ступеней на шаткой деревянной лестнице – кто-то к ней поднимался. Она прислушалась, это было необычно, но куда необычней было, что этот кто-то был легким, наверное, даже из мелкоты местной. Может, служанка какая, подумала Крепа, но особенно гадать не собиралась, и так все станет ясно через полминуты.
Крышка в полу откинулась, в люке показался сначала шишастый шлем, потом крепенькая короткопалая рука поставила на пол башни холстину, и, позвякивая едва не полным вооружением, к ней наконец поднялся сам самозваный полусотник, фельдфебель Н’рх, командир гарнизона Трехгорной крепостишки. Он был суров, деловит, и лишь в его маленьких, злых глазенках блестело затаенное удовлетворение своей ролью и властью. Таким он был всегда, хотя примешивалось что-то еще, Крепа не могла сразу распознать – что же именно его так радовало?.. Да и радовало ли?