– Так они что же, тараканами питаются, когда к ним… путники какие-нибудь не забредают? Чего они так выглядели?
– Не знаю, сказал же… Может, и тараканами. Но думаю, что крестьян они окрестных поели, видишь, какие тут пустынные места. Да и сестрица их, кажется, в том призналась ненароком.
Они помолчали, с удовольствием прислушиваясь к мерному перестуку колес, уносящих их от страшного замка. Тальда сел прямее, он приходил в себя.
– А с тавернщиком этим, и особенно с егерем, потолковать следует… по-нашенски. Чтобы впредь не думал с рыцарями Ордена такие штуки учинять. И с оруженосцами орденскими тоже… не смели.
– Мы как раз туда и едем. – Рыцарь уже раздумывал о том, что теперь им следует делать. – Только ты не сразу на них наваливайся, давай хотя бы поужинаем, прежде чем их в ножи возьмем.
Егеря они догнали, когда уже подъезжали к таверне, которая проблескивала мирным светом через ветви деревьев. Он шагал по дороге, довольный собой, а может, и тем, что теперь господа из замка не скоро выйдут на охоту, чтобы его сожрать или кого-нибудь из его близких. Расслышав, что его догоняет карета, он отошел к кустам, но даже прятаться не стал. Так и застыл столбом с факелом в руке, должно быть, не поверил своим глазам.
Оле-Лех отлично увидел его с этим факелом, высунулся в окошко, не обращая внимания на дождь, который под деревьями стал все же немного тише, закричал:
– Эй, егерь, заскакивай на запятки, до корчмы вместе доедем.
Тальда одобрил это маневр кивком. Егерь пропустил мимо карету, потом, ободренный спокойным голосом рыцаря, припустил и прыгнул на запятки. Они доехали до таверны. Когда въехали во двор, окруженный частоколом, егерь даже соскочил и открыл дверцу кареты со стороны Оле-Леха. Склонился, но тут же выпрямился и спросил:
– А я-то думал, господчик бла-ародный, што вы-то тамочки в разговоры всякие ударились. И што теперича вас-то ждать не нужно.
– Разговор не получился, – резковато отозвался рыцарь.
Поправил меч на поясе, смахнул с волос дождь, который тут, на относительно открытом месте, полил гуще.
Возница стал спускаться с козел, одергивая свой плотный балахон. Рыцарь сказал ему:
– Ты не очень-то тут располагайся, может, мы скоро опять тронемся.
Франкенштейн даже не повернул голову и стал все же охаживать коней, позыркав глазами, которые, должно быть, видели все и в темноте, как при белом дне, чтобы отыскать конюшню. Разговаривать с ним было бесполезно. Тальда и не думал подойти к коням, он лишь разглядывал вывеску таверны, и двери, и окошки, за которыми как-то медленно, чрезмерно мирно разливался свет небольших, внутренних факелов или больших лучин.
– Чего ворота не закрыты? – спросил он. – Раньше-то были заперты…
– Меня, должно, поджидали, – ответил егерь и невпопад поклонился еще разок. – Меня-то, значица, ждали, хочут узнать, каково все было-то.
– Ладно, – сказал рыцарь, – пошли, егерь, поедим да об ночлеге договоримся. Тебя тоже за твою заботу угощу.
– Ох, и угости, господчик, и расскажи, как в замке ентом вышло?
Не трус, решил рыцарь, не боится, что я его сразу за… услугу предательскую казнить стану. А пуще всего, кажется, любопытство его дразнит. Хочет он, хочет узнать, как все прошло, и почему мы живы, и что с этими… уродами замковыми произошло.
Они вошли в зал, тут было уже пусто. Подчиняясь незаметному ни для рыцаря, ни для Тальды взгляду егеря, тавернщик в рубахе, под которой топорщилась шерсть, принялся выставлять на столе кувшины местного кисловатого пива, кувшин поменьше с вином, хлеб и большую миску не слишком аппетитно приготовленного мяса. И что это за мясо такое, с внезапной злостью подумал Оле-Лех, может, собачатина?
Устраиваясь за столом, он потребовал себе сначала умывальную миску, чтобы обмакнуть руки, и лишь потом спросил, что за жаркое им подали.
– Тык, это… это ж вепрь, – пробасил тавернщик, кивнув на егеря. – Он и принес, незадолго как стемнело, и потому теперь гуляет тута, не иначе, считает, я ему еще должен буду.
– И будешь, – азартно выкрикнул егерь. Он сидел за другим, соседним столом и ждал, по крестьянской привычке к терпеливости, когда господа насытятся, чтобы все же порасспрашивать их. – Мне энтот вепрь трудово дался, я его и ножом рубил, и дрекольем… Не-э, сначала все ж дрекольем, лишь после ножом.
И умолк вдруг, потому что Тальда так спокойно и трезво посмотрел на него, что больше он ни слова не произнес. Может, стал соображать получше и что-то вроде понимания забрезжило у него в сознании?
Насытившись, Оле-Лех откинулся на стенку, у которой стояла лавка, лениво поковырял ножом в зубах, все ж вепрятина, если тавернщик не соврал, была жилистой и плотной, жевать ее оказалось непросто. Лениво спросил: