Эти тревожные мысли занимали меня недолго — счастье было сильней. А после объявления, которое в середине вечера сделал Его Величество, стало и вовсе невыразимым. Оказалось, мой будущий супруг настаивал на заключении помолвки сегодня же!
Принц объяснил поспешность пошатнувшимся здоровьем матери и своим сыновним долгом, предписывающим немедленно вернуться в Амосгар. Но я знала, чувствовала, что дело не только и не столько в этом. Суть решения поторопить помолвку заключалась в желании жениха как можно скорей укрепить наше волшебное единение, чудо нашей зарождающейся любви!
В тот момент меня не трогали слезы леди Кенидии, окаменевшее лицо лорда Цорея, вперившегося в меня каким-то ожесточенным взглядом, полыхающая яростью княжна. Ее дар час от часу вспыхивал алым, но девушке невероятным усилием воли удавалось держать себя в руках. Ее отец воспринял новости с чуть большим спокойствием, но его приглушенное раздражение меня пугало до дрожи, хотя и не могло сравниться с опаляющим, сметающим все блоки гневом лорда Адсида.
Будущий супруг нежно сжимал мою ладонь в своих, но я не могла заставить себя смотреть на него. Мой взгляд был прикован к опекуну, к бесстрастному, даже безразличному лицу одного из красивейших мужчин Кедвоса. ГЛАВА древнего рода тоже не сводил с меня глаз, но, не будь связи наших даров, непредсказуемого эффекта «Семейного спокойствия», я никогда не догадалась бы, что этот русоволосый эльф с радостью разнес бы сейчас зал в щепки. Он был невероятно зол.
— Ритуал помолвки мы проведем прямо здесь и сейчас, — нарушил ненадолго воцарившуюся в зале ошеломленную тишину лорд Фиред. Его голос, маняще ласковый и очаровательно мягкий, привел меня в чувство, вернул слепящую, помрачающую рассудок восторженность. — Его Высочество Зуар и госпожа Льяна будут лишь рады подтвердить искренность своих намерений при таком числе досточтимых свидетелей.
Я подняла глаза на будущего мужа. Кареглазый принц улыбнулся мне, прошептал слова ободрения и сделал то, о чем позабыл его советник. Зуар спросил, согласна ли я.
— Да. Всем сердцем, — любуясь теплом его взгляда, так же тихо ответила я.
Пусть все остальное таинство ритуала будет на виду, пусть! Эти произнесенные при всех, но и одновременно скрытые от окружающих слова важней. Подтвердив наше единение, они стали святы и нерушимы, сильней условностей, сродни клятве.
Его Высочество поцеловал мне руку, а мне больших усилий стоило не поддаться продиктованному чужим гневом желанию вырвать ладонь из его пальцев. Я только с укоризной посмотрела на лорда Адсида, от чьего влияния на свои чувства не могла защититься. Из-за этого мое отношение к происходящему было двояким.
С одной стороны, я с восторгом наблюдала за тем, как лорд Фиред ставит шкатулку на принесенный слугой высокий столик. С другой стороны, какая-то часть меня, поддерживаемая настроем лорда Адсида, противилась грядущему и почему-то считала обоих аролингцев обманщиками, притворщиками.
Из-за этой внутренней борьбы ритуал помолвки, в сущности очень простой, дался мне с большим трудом. Обряд напоминал «Семейное спокойствие». Тоже нужно было произнести несколько обещаний, а потом порезать палец ритуальным кинжалом, который лорд Фиред достал из шкатулки. Но на этом сходство с тем ритуалом, который мы провели с Шэнли Адсидом, и заканчивалось.
То волшебство, что связало нас с опекуном, было искренним. На него чудесным образом откликались и разум, и сердце, и магия. Чего только стоило переплетение даров в конце! Истинное наслаждение…
Ритуал помолвки показался мне грубым, сковывающим и, это противное слово я гнала с особым старанием, порабощающим. Я принуждала себя повторять формулы, смотрела в карие глаза принца, но будто наяву видела чешую, покрывающую его лицо, и боялась. Он, наверное, почувствовал это, заволновался, а потому сильно сжал мою ладонь левой рукой несколько раз. Палец пронзила острая боль, но начавшийся ритуал не дал мне вырваться.
Зуар, чье колдовское имя ласкало слух, первым проговаривал необходимые фразы о нерушимости намерений, об искренности. Я внимала с радостью, порядком отравленной недоверием. Странным сочетанием чувств я была обязана собственной двойственности восприятия, вызывавшей сильную головную боль.
Но несмотря на то, что та часть меня, которая соглашалась с Шэнли Адсидом и с подозрением относилась к аролинцам и их затее, постепенно слабела, удовольствия от ритуала я не испытывала. Чувствовала себя бесправной куклой, от которой ждут определенных действий и реакций, не позволяют выйти за рамки образа. Это вызывало отторжение, довольно сильное, но недостаточное чтобы прервать ритуал.