Она стала вспоминать два года, предшествовавшие ее переселению в Лимонеро.
Маленькая квартирка, которую она делила с Кейт и Эндрю; место горничной в отеле «Района». Как ни любила она сестру, жизнь в такой тесноте угнетала ее, особенно когда распри семейной пары участились.
Испытав на себе все горести неудачного замужества, Изабель не хотела усугублять своим присутствием и без того сложные отношения Кейт и Эндрю. Поэтому она собрала вещи, пожелала сестре не унывать и уехала на север первым же поездом, пообещав писать. Она сдержала слово и очень радовалась, узнавая из писем, что непонимание и взаимные претензии постепенно уходят из жизни сестры и зятя.
— У тебя в Техасе осталась семья? — спросила Изабель, сворачивая свою и Джона салфетки и укладывая их обратно в корзину.
— Нет. Отец и его новая жена живут в Мехико. Мать умерла. У меня есть брат Том. Тот в Монтане. Я его не видел уже лет сто. — Выражение его лица стало сдержанным, даже холодным, как будто, говоря о брате, он испытывал неловкость. — А ты часто видишься с сестрой?
— Нет.
— Я так думаю, что иногда сама жизнь разлучает с близкими людьми.
Изабель молча кивнула.
Между ними устанавливалось что-то вроде взаимопонимания, и это немного беспокоило ее. Оба они имели семью, и оба жили сами по себе. И тот и другая казались одинокими. Она не любила это слово. Ей было противно даже думать о себе так. Но действительность не считается с людскими представлениями о ней. Рядом с Изабель не было близкого человека. Единственный, кого она могла назвать своим другом, был Дастер, но и с ним ей теперь доводилось видеться не так часто, как раньше. Кроме той ночи в «Бутоне», уже и не вспомнить, когда они вместе сидели и разговаривали.
— Всякой работенки ты перепробовала с тех пор, как поселилась здесь, — заметил Джон, пробуждая ее от меланхолии.
Сухой тон, каким это было сказано, словно заноза вонзился в ее сердце. Впечатление было такое, будто он упрекал ее в том, что она не могла продержаться на одном месте дольше нескольких месяцев.
— Да, всякой. — Она посмотрела на него, взглядом провоцируя на какую-нибудь колкость.
Джон поднял руки, как бы прося о пощаде.
— Только не откуси мне голову. Я просто так сказал. Черт, да ведь обо мне то же самое можно сказать.
— Ты прав. Абсолютно то же самое.
Она помнила его работающим на заготовке корма и на прополке садов, ремонтирующим оборудование «Калько ойл» и протирающим, штаны в «Республике» с бутылкой пива и тарелкой арахиса, причем последнее из этих занятий нравилось ему больше прочих.
Коль скоро он коснулся этой темы — найма и рода занятий, — она была не прочь обсудить ее, пока он не добавил.
— Но я по крайней мере занимался честным трудом. Пронзив его взглядом насквозь, она сдавленным голосом проговорила:
— Что ты сказал?
— Думаю, ты хорошо слышала, Изабель. — С этими словами он поднялся на ноги.
Она тоже вскочила.
— Ты не имеешь никакого права говорить мне такие вещи.
— Ну не я же работал в «Бутоне». — Они впились друг в друга глазами. Если бы она могла на минуту успокоить взбурлившую кровь и посмотреть на него трезвым взглядом, то заметила бы уголек ревности в глубине его глаз, от которого и разгорелась склока. — Мы оба знаем, что это за место.
— Думаю, весь Лимонеро прекрасно знает, какого сорта заведение «Бутон». И даже не пытайся убедить меня, что ты туда не захаживал. Джакаранда мне все про тебя рассказала.
Джон поправил свой стетсон, и без того идеально сидевший у него на голове. В минуты, когда он был готов лопнуть от бешенства, это был его излюбленный жест — взяться за поля, немного сместить шляпу, а затем выровнять ее в прежнее положение.
— Вот как? Что же, черт побери, у нее нашлось тебе сообщить?
Изабель вовсе не собиралась передавать ему слова Джакаранды о том, что скорее она должна была заплатить ему, а не наоборот. Джакаранда уверяла, что он самый лучший…
— Кто-то едет сюда, — прошипел Джон сквозь зубы. Задрав подбородок, Изабель обвела взглядом горизонт и заметила тонкое пыльное облачко: всадник.
— Садись на лошадь.
Изабель запротестовала:
— Но мы еще не все ягоды собрали. Зачем оставлять их кому-то?
Он приблизил свое лицо к ее, так что их носы и лбы едва разделяли какие-нибудь пара дюймов. Пламенный взгляд его голубых глаз пригвоздил ее к месту, на котором она стояла. Она чуяла сладковатый запах корицы и какао, распространяемый его дыханием.
— Я беспокоюсь не о тех ягодах, которые остались на кустах, а о тех, которые мы уже собрали. Кое-кто не остановится ни перед чем, будь то воровство или грабеж, чтобы только выиграть конкурс. Не знаю, как ты, а мне сегодня что-то не хочется быть убитым.