- Это что, твой посох?
- Ну мой, - пожал я плечами, не понимая, какое ей-то дело до того, кому принадлежит эта палка из черного лоркена. - Посох - он и есть посох. Конечно, сейчас он мне вроде как ни к чему, но в диких землях за пределами острова наверняка пригодится.
- Слушай, а могу я попросить тебя об одном одолжении? - сказала она, и улыбка ее стала застенчивой и чуточку грустной.
Я, признаться, опешил. Какую услугу могу оказать ей я, неоперившийся юнец?
- Ну, если это в моих силах...
- Надо же, такой молодой - и уже такой рассудительный. Думаю, да, в твоих. Просьба моя совсем не трудная. Ежели случится тебе встретить рыжеволосого малого из Энстронна - он странствует под именем Лейт - передай что Шрезан желает ему всего доброго.
- Шрезан?
- Это все. И то, пожалуй, слишком много. - Голос девушки зазвучал деловито. - Ну а теперь, наверное, тебе лучше поспешить в Найлан.
- А ты так хорошо пела...
- Может быть, в другой раз... - пробормотала она, отвернувшись и легонько подстегнув лошадь вожжами.
Поняв, что ей уже не до меня, я пожал плечами:
- В другой так в другой. Всего доброго, Шрезан.
Она кивнула, так и не встретившись со мной взглядом. Я ускорил шаг, и вскоре Энстронн остался позади. Я так больше никого и не встретил. Что не удивляло - городские строения не разрешалось возводить ближе, чем в шестистах локтях от Главного тракта.
А поскольку говорить было не с кем, я принялся думать, благо вопросов у меня накопилось выше головы. Похоже, что гармонизация не нравилась никому, хотя все признавали ее необходимой. А почему так - никто не мог или не хотел объяснить. Сколько ни спрашивай, не услышишь ничего, кроме набивших оскомину рассуждений касательно борьбы гармонии с хаосом. Ну кто, скажите на милость, против гармонии? И кому, ежели он не умалишенный, нужен полный хаос? И какое отношение ко всему этому может иметь гармонизация?
Мысли путались, один безответный вопрос сменялся другим, а ноги шагали и шагали по безупречно гладкому граниту.
V
Приблизительно к середине утра, когда стало ясно, что если я и опоздаю в Найлан, то совсем ненадолго, напомнил о себе мой желудок.
К тому времени у меня за спиной остались не только Энстронн, но и Кларион и местечко под названием Сигил. О последнем - хоть это название и красовалось на солидном придорожном столбе - я отродясь ничего не слышал, а стало быть, ничего примечательного там и быть не могло. Я, признаться, вообще не приметил никаких признаков жилья, хотя вовсю таращил глаза на север и дом с шестисот ярдов мог бы и углядеть.
За Сигилом дорога, и без того не слишком оживленная, совсем обезлюдела. Зато прибавилось пыли. Да еще и солнце стало припекать сильнее.
Потом слева от дороги появилось размытое пятно. Еще толком его не разглядев, я сообразил, что это не иначе как странноприимный дом. Странноприимный дом на пути к одному из главных портов острова.
Такого рода заведения попадались нечасто, поскольку лишь немногие граждане Отшельничьего предпринимали дальние путешествия, а из чужеземцев на остров допускали лишь некоторых купцов. Попытки нелегального проникновения мастера пресекали, причем создавалось впечатление, будто им заранее известно о всяком проникновении контрабандистов у изрезанного фьордами гористого северного побережья. Северная гряда служила острову защитой от суровых зимних бурь, но одновременно задерживала потоки влажного и теплого воздуха с юга, отчего высокогорья отличались высокой влажностью.
Иноземцы, получавшие дозволение на торговые поездки по острову, редко бывали молоды и словоохотливы. Скупали они в основном гончарные и прочие ремесленные изделия, а на продажу привозили редкие драгоценные камни: желтые алмазы и темно-зеленые изумруды, добывавшиеся лишь на дальних рубежах Хамора.
Помнится, мне казалось, будто все они используют одни и те же монеты, но потом выяснилось, что это не так. Просто почти во всех странах - кроме разве что Пантарана - имеют хождение монеты, очень похожие на хаморианские и наши. Золотые, серебреники и медяки. Надписи, если приглядеться, разные, но размер и вес одинаковы. Ежели, конечно, монета не обрезана. Почему так? Да наверное потому, что почти вся торговля идет через Хамор, и даже остранцы, при всей их гордыне, вынуждены чеканить похожую монету. Правда, называют они свои деньги по-другому, но этих названий все одно никто не использует. Даже в самой Остре.
А еще помнится, я с детства не мог понять - зачем потребовалось строить столь величественные дороги, если народу по ним путешествует всего ничего? Но в ответ на мои вопросы отец, как водится, качал головой, а дядюшка Сардит просто отмалчивался.
По мере того, как натруженные ноги вели меня все ближе к странноприимному дому, мысль о коротком отдыхе начинала казаться мне все более соблазнительной.
Все странноприимные дома устроены одинаково: черепичная кровля над четырьмя глухими, без окон, стенами, закрывающаяся на засов дверь и широкая крытая веранда с каменными скамьями. Внутри нет никакой отделки, нет даже очага, чтобы приготовить пищу. Эти дома годятся лишь для недолгого отдыха да дают возможность переждать непогоду.
Устроившись на задней каменной скамье - самой прохладной - я стянул сапоги, протер ноги, хлебнул из фляги теплой воды и принялся за провизию, которой снабдил меня отец. Вчерашняя утка была очень хороша, да и два слоеных пирожка - один без начинки, другой с вишневым вареньем, пришлись весьма кстати. Все эти яства я заел одной кислой грушей, а другую приберег на потом.
Дожевывая последний кусок, я почувствовал чье-то приближение и увидел человека, который вел в поводу лошадь, тащившую крытую повозку. Более всего он смахивал на торговца, но на всякий случай я, морщась, натянул на сбитые ноги сапоги, уложил мешок с провизией в заплечную торбу, а немногочисленные крошки разбросал по дороге для птичек. Торба была увязана, прислоненный к скамье посох стоял под рукой - бери да иди. Правда, идти что-то не хотелось.
- Привет, паренек, - окликнул меня незнакомец. Молодой для купца, моложе дядюшки Сардита, он имел косматую черную шевелюру и стриженую бороду. Его одежду составляли туника с короткими рукавами, штаны и сапоги все из мягкой кожи блекло-желтого цвета. В плечах он был пошире дядюшки Сардита, с внушительной мускулатурой. На широком коричневом поясе висело несколько ножей.