– Надеюсь, тебе предстоит хорошее путешествие, Леррис. И твоя мама тоже на это надеется, – промолвил он наконец – как всегда, невозмутимо. Его тон начал меня раздражать. Это ж надо – провожает меня на опасное испытание, а держится так, будто я собрался проведать дядюшку.
– Мне тоже хочется на это надеяться. Но я настроен на то, чтобы выжить.
– Вот это зря, сынок. Никогда не настраивайся на выживание: выживание – это вовсе не жизнь... Впрочем, я пришел не затем, чтобы на прощание донимать тебя поучениями. Скажи лучше, не хочешь ли перекусить на дорожку?
– И то сказать, глупо отправляться в путь на пустой желудок, – согласился я и последовал за ним на кухню, где он заранее выложил на стол фрукты, пару пирогов, сыр и колбасу. Квадратный, идеально гладкий стол из красного дуба не был покрыт скатертью, и еда лежала на плетеных соломенных салфетках.
– А там, – отец кивком указал на выложенный плиткой кухонный подоконник, где я заметил мою дорожную торбу, – кое-какая снедь в дорогу.
Мешок выглядел битком набитым: похоже, родители напихали в него не меньше еды, чем выложили на стол.
Не забыл отец и набрать кружку холодной водицы – он знал, что я предпочитаю ее вину и чаю. Особенно по утрам.
Пока я насыщался, он сидел на кухонном табурете, не произнося ни слова. Да и что тут скажешь, ведь это не ему, а мне предстояло под страхом изгнания пройти процедуру гармонизации опасности. Или выхолащивания опасности – разные люди называли это испытание по-разному.
Завтрак не занял у меня много времени. Подкрепившись, я буркнул «спасибо», подхватил с подоконника мешок и двинул за посохом. Чтобы добраться до Найлана к полудню, следовало выходить не мешкая, а что сказать еще, я просто не знал.
Правда уже выйдя из дома, я замешкался и призадумался, удивившись тому, что матушка так и не появилась, чтобы попрощаться со мной.
– Она уже проснулась, Леррис, – словно прочитав мои мысли, сказал отец. – Проснулась, но не хочет, чтобы ты видел ее в слезах.
«В слезах? Ничего себе! Почему она плачет?»
– Потому что она твоя мать, – тут же ответил он на так и оставшийся невысказанным вопрос. – Ты ведь хочешь, чтобы мы принимали тебя таким, каков ты есть. А она разве она не вправе быть собой?
Я понял одно – между нами по-прежнему лежит пропасть, преодолеть которую нам, видимо, не дано.
– Преодолеем мы ее или нет, это зависит от тебя, Леррис. А мы с мамой желаем тебе добра и надеемся...
Я отвернулся, сделав вид, будто не заметил, как дрогнул его голос. Надо же: всегда был спокоен, как валун, а тут вдруг расчувствовался!
Не оглянувшись и не помахав рукой, я двинулся вперед, однако еще не разношенные сапоги заставили меня поубавить прыти еще до того, как Уондернот остался позади. Проходя мимо невысокого, увенчанного черной колоннадой храма холма, я еще раз вспомнил весь этот никчемный разговор о гармонии и хаосе – и пожал плечами.
Посох в моей руке почему-то казался несколько тяжелее, чем торба за плечами, и к тому же меня что-то смутно беспокоило. А через некоторое время стало ясно, что именно: каким образом отец ухитрялся сразу откликаться на вопросы, еще только возникавшие в моей голове? Он что – и вправду мысли читал? Или просто знает меня как облупленного?
Впрочем, об этом я заставил себя не гадать – какой смысл? Там, куда я направляюсь, подобные вещи не будут иметь никакого значения. Решительно никакого.
Утро стило теплое, пожалуй, теплее, чем мне бы хотелось. Рубаху пришлось расстегнуть почти до пояса, но спина под заплечным мешком потела. Плащ, само собой, был скатан и упрятан внутрь. Может, он и понадобится мне через несколько месяцев, но лишь при том условии, что я протяну так долго.
В садах к югу от Уондернота уже вовсю кипела работа, но Главный тракт был безлюден.
Эта прочная, мощеная каменными плитами дорога, способная пропустить в ряд четыре подводы, являлась центральной магистралью Отшельничьего, пересекавшей остров из края в край. На нее выходили все дороги местного значения, а общины прилегавших к тракту городков отвечали за поддержание его в порядке. В бытность подмастерьем у дядюшки Сардита мне довелось принять участие в замене нескольких гранитных плит, но нужда в таких работах возникала нечасто: гранит – материал долговечный. Куда большего внимания требовала постоянная очистка дренажных канав. Конечно, учитывая надежность полотна и каменную наброску по краям, трудно было предположить, что даже самые сильные дожди способны подмыть тракт, однако водостоки все равно следовало содержать незасоренными.
Следующим городом по пути из Уондернота в Найлан являлся Энстронн, лежавший на перекрестье Главного и Поперечного трактов. Последний представлял собой крупнейшую из дорог, пересекавших остров в направлении с востока на запад.
У западной окраины Энстронна я поравнялся с низенькой повозкой, груженой ранними дынями. Возчица шагала рядом с лошадкой, тихонько напевая:
Песенка была незнакомой, голосок приятным, и я непроизвольно сбавил шаг, чтобы послушать. Не знаю уж почему, но мне захотелось убрать посох, однако куда спрячешь этакую орясину? Не потащишь же на спине, привязав к торбе.
Девица – сзади казалось, что она чуточку постарше меня – услышала шаги и, обернувшись, бросила на меня взгляд из-под широких полей подвязанной бело-голубой лентой шляпы. Волосы у нее оказались темными, лицо узким, а лет ей было примерно двадцать пять.
– В такую рань – и уже в пути, – молвила девушка со славной, под стать голосу, улыбкой. – Надо думать, у тебя важное дело.
– Ага, – откликнулся я. – Гармонизация.
– Ну? А не слишком ли ты молод?
– Не ко мне вопрос, – буркнул я, малость осерчав. – Не сам же я это затеял.
И тут ее взгляд упал на посох, который я небрежно держал в руке. Глаза девушки расширились.
– Это что, твой посох?
– Ну мой, – пожал я плечами, не понимая, какое ей-то дело до того, кому принадлежит эта палка из черного лоркена. – Посох – он и есть посох. Конечно, сейчас он мне вроде как ни к чему, но в диких землях за пределами острова наверняка пригодится.