Я почти уселся в носилках, но стражники нарочито сильно рванули с места, и меня откинуло обратно.
— Полегче, Георгий, — засмеялся Вепрев, а потом вдруг посерьёзнел и подозвал стражника.
Меня уже оттащили достаточно далеко, и я не слышал, что там ему прошептали. Но этот Георгий, двухметровая белобрысая шкафина, только послушно кивал, бросая взгляды в сторону нашей процессии.
***
Эх, где моя красотка Соболева?
В лазарете у Вепревых заведовал противный, согнутый от возраста, старикан. Если дать волю фантазии, я бы сравнил его с одним из наших умников — был у нас в корпусе псиоников похожий медик-исследователь, Паша Ковалёв. Правда, намного моложе этого старого целителя, но в своих исследованиях он зашёл куда-то не туда, и сжёг себе имплант. Другими словами, получился самый настоящий жжёный псарь.
Он был единственным из наших менталистов, который выжил после такого. Но последствия были катастрофическими — тело его стало больше похоже на иссохшее дерево, и обладало очень малой подвижностью. Он так и шаркал не спеша по медблоку, скрипя бионическими суставами, которые ему пришлось заменить после трагедии.
Ну и, конечно, как водится в неравнодушном военном обществе, мы наперебой придумывали ему клички. Ведь псионические способности, да и мозги тоже, умник сохранил, оставаясь верным «псом» Свободной Федерации.
Звали мы его и «жжёной корягой», и «сутулой собакой», и «корявым псом»… Кто на что горазд.
Вот и этот старик очень уж напоминал мне нашего «корявого пса». Только постарше.
А Василий его ненавидел. Люто, с настоящей природной яростью. Я даже удивился, чувствуя, как начинают от злости трястись поджилки.
Пришлось побороться с седым хозяином тела, прежде чем я смог хотя бы улыбнуться.
— Улыбаешься, подлунок, — хмуро спросил целитель, когда меня сгрузили на кушетку, — Я слышал, ты драться к магистру полез?
Георгий, который сопровождал меня, сразу же отозвал старика в сторонку и что-то ему прошептал. Скорее всего, передал указание от Вепрева.
Потом меня долго обследовали крючковатыми пальцами, ворча при этом, что талант, достойный самого государя, кому-то приходится тратить на исцеление какого-то никчёмного «пустого».
Ответов от меня не требовалось, и я молчал. Мне и так было трудно сдерживать Василия.
А «корявый пёс», проводя те же манипуляции, что и Соболева в Маловратской академии, потихоньку занимался моей внешностью.
Он выудил из шкафчика коробочки с таблетками, и на некоторых я увидел надписи «нэриум». Ага, что-то вроде того «эфириума», который у меня забрали вепревские бойцы.
Потом водрузил рядом на кушетку железный ящик с инструментами. Чего он там резать-то собрался?
— А сейчас потерпи, безлунь, — наконец счастливо улыбнулся целитель, — Будет больно.
***
Моё исцеление заняло около часа. Всё это время старик втирал мне в кожу лица толчёный порошок, да подпитывал его действие магией. Даже на бедро он потратил меньше времени.
— Свободен, — угрюмо буркнул целитель, отрывая от меня свои руки.
Когда я соскочил с кушетки и чуть не упал, завалившись на больную ногу, то сразу понял, что у меня серьёзные проблемы. Боль от перелома была теперь тупая, но всё равно довольно сильная.
— Твою псину, — вырвалось у меня, когда пришлось схватиться снова за кушетку, чтобы не свалиться.
— Что за псина? Борзовских-то не осталось, недолунок, — зло выкрикнул старик, — Ты бы в этих краях так поменьше ругался.
— Ты чего учудил, костолом? — процедил я сквозь зубы, пытаясь выпрямиться.
— Ты особо-то не прыгай на ноге, подлунок, — с ядовитым участием усмехнулся корявый, — Мало ли, опять сломаешь.
В лазарете остались только Георгий и его напарник — здоровые маги стояли у выхода, сложив руки на груди, и со хмуро наблюдали за мной. А корявый аж светился от счастья, наблюдая за гримасами боли на моём лице.
Это явно какая-то личная неприязнь. И Вася его ненавидит, и старик явно нас недолюбливает.
— А говоришь, талант, — я ощерился, принимая правила игры, — А на деле коновал, каких мало. Да тебя лошадей лечить, и то только помощником.
Улыбка исчезла с лица корявого.
— Слышь, ты, помёт борзовский…
— Глава просил не упоминать об этом, господин Коряжный, — сразу донеслось от выхода.
Старик поморщился, выругался, а потом улыбнулся мне самой невинной улыбкой:
— Ну, кто знает, Василий? Может, перелом не так сросся? Это ж смотреть надо, зайди потом как-нибудь, — и он сразу отвернулся, подхватив коробочки с таблетками, — Мне работать надо.