— Память. Или ты что, собираешься местный язык с нуля учить? Эдак ты свой доклад только лет через десять написать сможешь, — сказал Цертт, а потом всё-таки объяснил, — Одна практикантка пятнадцать лет назад оставляла слепок памяти перед отправлением в научную экспедицию к оракулу. Оттуда она не вернулась, и есть основания считать её погибшей. Разблокируют этот слепок на тебе.
Делать нечего, иду. Благодарить Цертта пока не буду, посмотрим сперва, чего там в мою бедную голову насуют опять.
— Господин Молинн, вы предупредили, что активация слепка будет совершена в целях ускоренного обучения нашему языку, но вы не сказали, что эта память будет имплантирована ребёнку! — испугался за меня местный целитель, — Ведь это слепок памяти взрослой девушки!
— Не спорьте, доктор, — жалобно вздохнула я, — Если мы этого не сделаем, господин ректор вас уволит, а меня лишит сладкого. И я даже не знаю, что хуже! Вот получу взрослую память, и сразу начну разбираться в таких вопросах.
ГЛАВА 15
"Слепок памяти. Разблокировка.
Я — Арнель Бринн, двадцати четырёх лет, дочь аптекаря. Едва мне исполнилось шестнадцать, я прошла проверку и моя мечта исполнилась — у меня выявили магический дар. Я прыгала от счастья почти до потолка своей маленькой комнаты — ведь это означало, что я не буду больше помогать родным в аптеке и не выйду замуж за травника, поставляющего нам товары для лекарств — меня ждёт новая долголетняя жизнь, наполненная чудесами, открытиями и свободой. Прощай, сумрачная аптека, прощай, задавака-братец, прощай, красавица-подружка Мириль, прощайте, родители, я буду всего лишь иногда навещать вас.
В академии магии я очень старалась учиться так, чтобы не быть отчисленной из-за неуспеваемости вслед за другими девушками. Многие из моих однокурсниц покидали академию с обвинениями в адрес ректора, который якобы ненавидел всех женщин, вот и не давал им учиться здесь. Но господин Молинн был прав, он просто словно бы видел нас насквозь, и мне ли было не знать, к чему на самом деле стремилось большинство отчисленных девушек. К удачному замужеству, конечно. Ректор считал, что для этого им не нужно академическое образование, и тратить на них усилия преподавателей и ресурсы академии словно бы унизительно для него, Цертта Молинна. Когда я это осознала, у меня тоже был выбор — устроить личную жизнь с теми преимуществами, которые даёт обладание магическим даром, или посвятить себя учёбе и выбранной профессии. Я выбрала второе и отдалась этому всей душой. А нашим ректором я просто стала восхищаться, как и почти все тут служащие.
Когда определилась разновидность моего магического дара, что я — артефактор, это было неожиданным, но моментально породило во мне интерес к науке артефакторике и ко всему разнообразию артефактов, известных в мире. На старших курсах я уже стала настоящим энтузиастом этой науки, а после окончания академии, когда я осталась здесь на практике, чтобы идти и дальше по научной стезе, всё для меня и началось — знакомство с личными записями артефактора Ромиуса, создателя и первого ректора нашей академии, которые мне позволил прочитать господин Молинн у себя дома, в его библиотеке, и одновременно с этим — моя любовь. Любовь к Цертту Молинну, самому замечательному мужчине в мире.
Но если в научной деятельности для меня после этого открылись новые горизонты, то моя любовь с момента своего рождения была обречена. Цертт Молинн не только не любил меня, он, казалось, не любил саму любовь как таковую. Если какие-то легкомысленные студентки, надеясь на послабление в учёбе, принимались строить ему глазки — они вылетали из академии в первую очередь. Если между взрослыми работниками академии завязывались любовные связи, ректор словно носом чуял эти флюиды и бдительно следил, не скажутся ли они на качестве работы этих людей. И когда, по его мнению, сказывались в сторону ухудшения — работников ожидало увольнение. Столь же безжалостное, сколь и отчисление флиртующих студенток. Все старожилы академии знали это свойство господина ректора, и тщательно скрывали свои любовные интересы от него.
Пришлось скрывать и мне. О, как же это невыносимо — когда тебя всё время тянет к любимому словно магнитом, но ты должна не только сдерживать внешнее проявления этого, ты должна постоянно контролировать себя, чтобы даже не попадаться ему на глаза чаще обыкновенного. Много раз у меня возникало желание открыться ему и покончить с этим мучением. Но я боялась. Боялась навсегда потерять и связь с ним, и возможность заниматься наукой в стенах академии.
Читая личные записи Ромиуса, которые он вёл с самого начала изучения своей профессии, я постепенно выяснила, что они смолоду очень дружили — Ромиус, Цертт и ещё Валент. А потом в их дружбу вмешалась женщина по имени Оксандра, которая полюбила Цертта и которую полюбил Валент, и что-то произошло. Ромиус не писал прямо, и я сделала выводы из разрозненных замечаний, что он посвятил много времени созданию какого-то артефакта, который, оказалось, сыграл роковую роль для друзей. В результате его применения Оксандра погибла, Валент вскоре исчез, а Цертт вместо любимой им целительской магии обрёл дар некроманта, за что он сильно обозлился на мёртвую уже Оксандру и на саму любовь, ломающую жизни.
Господин Молинн видел мой неиссякающий интерес к науке, не видел моей любви к нему, и доверял мне. Он даже показал мне первые смешные артефакты, созданные лично Ромиусом — например, артефакт, заставляющих молчать всех птиц, пролетающих или сидящих на ветках возле лесной полянки, на которой Ромиус изволил порой дремать. Впоследствии, когда я закончила читать записи Ромиуса и изучила все имеющиеся у нас выдающиеся научные труды по артефакторике, я поняла — мне практически уже нечего делать в этой науке, кроме как поддерживать собой её существование. Но не развивать её. Я могу лишь создавать копии тех артефактов, что были созданы до меня, изучать их, а придумать что-то своё, такое, что я могла бы предложить всему миру, у меня не получалось. Это вызвало разочарование.
И тогда я решила совершить свой научный прорыв. Мне захотелось, чтобы Цертт хотя бы с тенью того же доброго чувства, с которой он упоминал имена Ромиуса и Валента, упоминал и моё имя. Я захотела стать чем-то большим, чем практикантка магической академии.
Есть одна загадка, до сих пор не разгаданная нашей наукой — оракул. Расположенный в малонаселённых джунглях объект в форме наполненного водой колодца, который может показать смотрящему в его водную гладь то, что пожелаешь. Или того, кого пожелаешь. А может и не показать — никому не известно заранее. Рядом с объектом живут недружелюбные аборигены и они редко допускают до оракула посетителей. И уж тем более — не позволяют его исследовать. Поэтому до сих неизвестно, что из себя представляет этот оракул — случайное природное создание самих магических стихий или это древнейший артефакт, сделанный гениальными магами, когда-то жившими на нашей планете? Для артефакторики этот вопрос является очень важным, и человек, получивший ответ на него, навсегда войдёт в анналы истории науки всего мира.
Недавно я получила согласие своего любимого ректора на экспедицию. Уезжая в одиночестве в этот опасный путь, я решила оставить в академии две вещи — свой слепок памяти и самостоятельно сделанный артефакт из камня, синхронизированный своим сиянием с биением моего сердца. Слепок памяти я оставлю на случай, если не вернусь — пусть его когда-нибудь разблокируют, и память обо мне ещё поживёт в чьей-то душе. А "сердечный" артефакт я оставлю Цертту — чтобы он знал, что моё сердце продолжает биться. И может быть, он поймёт, что это сердце бьётся для него.
Вот и всё, я полностью готова. Сейчас сделаю слепок памяти, вручу камень-сердце Цертту и надолго покину стены родной академии. Перед отъездом навещу родных и попрощаюсь с ними тоже. Если всё же со мной случится непоправимое, я прошу того, кто прочтёт мою память — пожалуйста, скажите Цертту Молинну, что практикантка Арнель Бринн очень любила его. Прощайте".