Вере увидел боль в ее глазах — как бы ему хотелось убрать эту боль! Он обнял ее за плечи.
Сэм прикусила губу. Конечно, она была слишком эмоциональной — и сама знала это, — но все же ее больно задело, как невысоко он судил о ней.
— А правда заключалась в том, что я не мог забыть тебя. Память о тебе была словно впечатана в мои чувства. Но я не мог позволить ей там остаться. Мне нужно было найти способ противостоять этому. И бесполезно было твердить себе, что я способен контролировать свои желания. Вот я и убедил себя, что ты и есть инструмент эмира.
Лицо Сэм побледнело. Девушка была поражена. Она инстинктивно отстранилась от него и отступила назад.
— Ты это подумал обо мне? Но ты же занимался любовью со мной… Ты просил меня стать твоей любовницей… — Сэм спотыкалась о слова, отчаянно желая услышать, что она не так его поняла.
— Я считал, что это мой долг — сблизиться… сблизиться с тобой, чтобы узнать, чем ты занималась.
Сэм почувствовала ужас, сначала превративший ее сердце в камень, а потом охвативший жестокой болью, словно гигантскими клещами, от которых не было спасения.
Ей хотелось повернуться и убежать, спрятаться от него. Но это было невозможно. Он заговорил снова, оставив ее в оцепенении стоять на месте.
— Я решил, что лучшим способом обыграть эмира было бы публично объявить тебя, его инструмент, моей любовницей.
Вере услышал ее слабый стон, словно маленький зверек попался в хищные когти ястреба.
— Я должен был думать в первую очередь о своей стране.
Что это, объяснение или извинение? — думала Сэм. А какое теперь это имеет вообще значение? Он причинил ей боль большую, чем она заслуживала, и большую, чем она могла вынести.
Собрав остатки своей гордости, Сэм спросила:
— А почему ты говоришь мне об этом сейчас?
— Когда мы возвращались в Дхуран, мой брат позвонил мне и сказал, что его агенты провели расследование. Ты никак не могла быть той, кому заплатил эмир. Я ошибался и теперь могу только просить твоего прощения. Естественно, ты можешь быть уверена, что твоя карьера не пострадает. Как картограф…
— Моя карьера? — Ее голос дрожал. — А чем ты можешь мне компенсировать потерю гордости и уважения к себе? Ты позволил мне думать, будто неравнодушен ко мне, а на самом деле…
Она не могла продолжать. Боль сдавила ее горло.
Вере приблизился к ней.
— Нет! — Она вырвалась из рук принца, с силой ударив его кулаком в грудь и заставив отпустить ее.
Сэм бросилась ко входу во дворец. Внезапно к ее ноге с быстротой молнии метнулась маленькая змейка. Реакция Вере была почти такой же мгновенной. Подбежав к девушке, он тут же усадил ее на землю и приказал не двигаться, зная, что любая активность приведет к скорейшему распространению яда по организму.
— Успокойся и положись на меня, — сказал он, прижавшись ртом к ранке и пытаясь высосать яд.
Она чуть шевельнулась, но его отрывистое «не двигайся» заставило ее тут же замереть.
Вере чувствовал, как его сердце с силой стучало и надрывалось в груди. Как бы ей сейчас нужна была эта сила! Если бы он мог отдать ей свою жизнь, он сделал бы это без колебаний. Она была для него всем. Без нее его жизнь сразу стала бы пуста и бесцельна.
Подобно буре в пустыне, правда пронеслась сквозь него, отказываясь больше быть непризнанной.
Он любил ее.
Его глаза щипало. Он не мог потерять ее!
Вере чувствовал, как замедляются удары ее сердца. Пульс был почти неразличим. Он не должен потерять ее. Не должен!
К тому времени, когда прибыл врач и с серьезным и озабоченным лицом набрал в шприц антидот, губы Сэм уже посинели.
Опустив шприц, доктор посмотрел на Вере.
— Нет, — выдохнул принц сквозь зубы. — Нет!
— Ваше высочество, слишком поздно.
Этого Вере не мог принять. Воспоминания нахлынули на него: посыльный, который принес известие о смерти родителей, долгий перелет, когда он и Дракс сопровождали их тела обратно в Дхуран, церемония похорон и то горе и отчаяние, что остались с ним навсегда. Он не мог потерять и Сэм. Его рука стиснула ее запястье, и вдруг он почувствовал слабый пульс!
— Давайте, — скомандовал он. Кивнув, доктор вновь взялся за шприц.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Сэм отложила в сторону книгу. Она сидела в элегантной гостиной, которая, как говорил Вере, была такой еще во времена его прабабушки. Девушка закончила свой одинокий ужин и теперь с нетерпением поглядывала на часы.
Вере был таким нежным и внимательным, пока она выздоравливала, часто заходил к ней и, кстати, сообщил, что это оказывается Джеймсу платил эмир. Но сейчас, когда она окрепла и ей разрешили вставать, к нему вернулась прежняя холодность.
Ей начало казаться, что она просто вообразила себе тот момент, когда, открыв глаза, увидела его рядом. Ей, должно быть, послышалось, как он шептал, что любит ее и боится ее потерять. Наверно, все это ей только померещилось, ведь если бы он действительно любил ее, разве вел бы себя так сейчас? Или он жалеет о своих невольно вырвавшихся словах? Но почему? Он должен знать, что она любит его. В конце концов, она не делала никаких попыток, чтобы скрыть от него свои чувства.
Неужели это было всего лишь два дня назад, когда он, сидя с ней рядом, держал ее за руку и прерывающимся от волнения голосом шептал, как много она значит для него?
— Я не могу дождаться, когда доктор Саид скажет, что ты полностью здорова. Моя постель кажется пустой без тебя, так же, как была бы пустой моя жизнь, если бы я потерял тебя. Я хочу быть снова с тобой, кожа к коже, сердце к сердцу, и чтобы ничто не разделяло нас…
Ее сердце перевернулось, когда она вспомнила эти слова. Вере был очень страстным любовником. В его объятиях она чувствовала, словно перед ней, открывается дверь в какой-то особенный, тайный мир.
Но когда врач наконец объявил, что она выздоровела, Вере стал избегать ее.
Почему?
Сэм знала, что должна выяснить это. Близкое знакомство со смертью изменило ее, заставив почувствовать свою физическую уязвимость, но в то же время укрепив силу духа и непоколебимую веру в важность и ценность любви.
Как и к жизни, к настоящей любви нельзя относиться легкомысленно и принимать как должное. Настоящая любовь заслуживает уважения и самой нежной заботы.
У нее было время, чтобы подумать о жизни и о той роли, которую она могла бы в ней сыграть, если бы ей удалось выздороветь. И сейчас, когда у нее прошел первый шок после его признания, она попыталась превозмочь свою обиду и, забыв о прошлом, думать о том внимании и заботе, которую он проявил к ней, когда она была больна. Его внимание, говорила себе Сэм, свидетельствовало о том, что она для него что-то значила.
Вере стоял перед парадным портретом своих родителей. Этот портрет занимал центральное место в большом приемном зале дворца. По традиции сюда приходили поговорить с правителем те, кто хотел, чтобы их голоса были услышаны.
Портрет был очень удачным и казался словно живым. В первые месяцы после смерти родителей, Вере часто приходил сюда, будто, сосредоточив на портрете свой взгляд, он каким-то образом мог вернуть их к жизни. Но, конечно, он знал, что это невозможно, и всегда уходил оттуда с чувством почти невыносимой боли.
Это было в его комнате, находящейся прямо под приемным залом. Именно там он решил, что должен отделить себя от любой уязвимости ради блага своего народа, а это означало, что он никого не должен позволить себе полюбить.
Разве мог бы он разумно и мудро управлять страной, если бы постоянно жил в страхе потерять человека, которого любил? Нет, не смог бы.
Но он нарушил эту клятву, полюбив Сэм.
Он никогда не забудет, что чувствовал, когда увидел, что она умирает. Вере словно заглянул в свое будущее, и его жизнь предстала перед ним как серая бескрайняя пустошь.
Как он мог позволить себе жить с этой уязвимостью? Подобно тому, кто раз сильно обжегся, он смертельно боялся вспоминать эту боль и боялся пострадать от нее еще раз. Лучше уж жить без этого огня, чем от него погибнуть.