Официант почти отдал честь, прежде чем уйти.
Отец следил за нами, не просто следил, а достаточно тщательно изучал, чтобы узнать, что я вытаскивала вареный лук из своей еды.
— Теперь я верю, что если мы все перестанем притворяться уменьшенными версиями самих себя, этот разговор будет протекать намного легче. — Роланд обмакнул крендель в пивной соус.
— Хорошо. Сколько у тебя шпионов на нашей территории?
— Хватает. — Роланд улыбнулся. — Я ничего не могу с этим поделать. Это удел родителей. Даже когда дети не хотят видеть нас в своей жизни, мы не можем не наблюдать издалека, готовые защитить и оказать помощь.
Наблюдать издалека… интересненько.
— Вы не ответили на мой вопрос о свадьбе.
Я откинулась назад.
— Почему это имеет для тебя значение?
— Считай меня старомодным, — сказал он. — Люди болтают. Люди спрашивают, когда и состоится ли официальный союз.
— Кто эти люди?
— Д'Амбрей, — сказал Кэрран.
— Как поживает Наставник? — спросила я.
— Я его не видел. — Отец пожал плечами. — Он взял что-то вроде творческого отпуска. Путешествие, чтобы найти себя.
— Это была его идея или ваша? — спросил Кэрран.
— Немного того и другого.
Появился официант с нашими напитками, убрал пустые тарелки и исчез.
Хью был сослан в наказание за свою неудачу.
— И пока он в этом творческом отпуске, ты будешь все отрицать. Ты не можешь нести ответственность за то безумное дерьмо, которое он вытворяет, находясь в изгнании. Как удобно.
— Довольно удобно, не так ли? — Роланд улыбнулся.
Ага.
— Твоя постоянная песенка о том, что «мы еще не решили», вызывает ажиотаж, — сказал Роланд. — Не поймите меня неправильно, сложный сюжет в высшей степени забавен, но этот иудео-христианский век сопровождается некоторыми более строгими условностями. Это видно по языку. «Жизнь во грехе», «порядочная женщина», «сожительство» — смысл последнего, конечно, в том, что ты слишком бедна, чтобы выйти замуж, и поэтому должна жить в лачуге. Кстати, это не вопрос денег, не так ли?
— Прекрати, — прорычала я.
— Я понимаю, вы сильно потратились, — сказал Роланд.
О нет. Он не посмеет.
Кэрран сделал глоток пива.
— Ваши шпионы дали маху. Мы не промотали наши деньги. Мы вложились в недвижимость. Валюта падает и обесценивается, но земля всегда сохраняет свою ценность. Однако, если у вас возникнет нехватка наличных, дайте знать. Мы можем ликвидировать некоторые из наших активов в кратчайшие сроки.
Хa! Получи фашист гранату!
— Я обязательно буду иметь это в виду. Я не хочу придираться. Кейт, я просто хочу отвести тебя к алтарю.
Будь вежлива, будь вежлива, будь вежлива…
— Нет. — Вот так. Вышло супер.
— Что, если у вас будет ребенок? — спросил Роланд.
— И что? — К чему он клонит?
— Ты же не хочешь, чтобы твои дети были незаконнорожденными, Кейт. Такое никогда не заканчивается хорошо.
Я положила голову на стол. Это было как физическое насилие.
Принесли еду. Я взяла один из своих «Баха тако» и съела его от отчаяния. Мне нужно было топливо, чтобы продолжить этот разговор.
— Как дела в школе? — спросил Роланд Джули.
Все мои чувства пришли в состояние повышенной готовности.
— Прекрасно, — сказала она. — Спасибо тебе. Я только что получила пятерку за эссе о Данииле.
— Ты пользовалась апокрифами? — спросил Роланд мягким голосом.
— Конечно, — сказала Джули.
В апокрифах, собрании древних писаний, которые по разным причинам были удалены из современной Библии, была целая глава, посвященная Даниилу. Древний Даниил надрал многим задницы, в отличие от его современной версии, которая подчеркивала смирение и пассивное сопротивление. Вполне возможно, что я слишком сильно вслушивалась в этот разговор, но то, как они говорили, наводило на мысль, что это была не первая их дискуссия. Джули нужно было кое-что объяснить. И моему отцу придется прекратить вмешиваться в мою жизнь, иначе он пожалеет об этом.
— У твоей бабушки слабое здоровье, — сказал мне Роланд.
У кого, что? Где?
— Моя бабушка умерла. — И ее магия, оказавшаяся между жизнью и смертью, подпитывала сумасшедший дом Мишмар, тюрьму моего отца.
— У твоей другой бабушки, — сказал он.
Я застыла.
— Мать твоей матери все еще жива, — сказал он. — Едва ли. Ей восемьдесят девять лет. Я иногда навещаю ее, но ей становится все хуже.