— Сука! Попердявый утконос, я к тебе со всей душой…, а тыы? — мой голос был полон невыразимой укоризны.
— Сам вчера сказал, чтобы я не вмешивался.
— Уйдии…, это было вчера, а сегодня…! Ты мог помочь и не помог. Уйди!
— Ещё!
Мне начинало становиться лучше, но не стало…, оттого, что в голове, всплыли подробности вчерашнего….
Пусть трахнут извращенным способом восемь раз, через коромысло — изготовителя и изобретателя вина!!
Все началось…, после третьего стакана.
Крат задал сакраментальный вопрос: — Всем ли пить?
Мне сразу же, пришла «гениальная» идея, подсказанная крутившимся поблизости Гошей.
— Вождь! Сильный Гоша, может ночью не спать! Видит хорошо, слышит хорошо! Будет охранять!
Что и было, моментально осуществлено.
Гошу обрядили в самую маленькую кольчугу, дали шлем (заставивший бы рыдать от зависти бутафоров Голливуда), здоровенную алебарду и отправили на стену, заодно показав, где сигнальный колокол.
Появился помытый и переодетый бард по имени Тирави…, чего-то там…эль, с какой-то мандолиной. В общем, в руках у него была какая-то штука со струнами. А гусли или домбра этого, я к счастью не знаю. Но точно, это не гитара.
Выпив еще по стакану, но уже с бардом, тут же переименовали его в Эля, благо созвучно пиву. На что тот, как-то вяло пытался возразить, о своей какой-то родне в эльфах и как-то неубедительно плел про какие-то корни. Но махнув еще один стакан, стал считать, Эль — это от эльфа. Никто отчего-то не взял на себя смелость переубеждать его.
Тем временем, выкатили бочку с вином во двор, а нам принесли пожрать. Еда ничего так на уровне, конечно намного хуже, чем я готовлю, но съедобно. Специй мало, да и прочего. Ну да не еще не вечер.
Выпив еще…, бард попытался спеть….
После первых двух куплетов, заунывным голосом и с еще более заунывным мотивом, о какой-то там любви. Меня перекосило. И нежно сжав кулак, я поинтересовался, много ли там еще? Куплетов?
Он и его….ть проникновенным голосом ответил, что тридцать два.
После, чего упал…, ударившись об мой кулак.
Бывший-то барон, был оказывается просто душка-демократ, и всего лишь…, посадил его в темницу. Да за такие песнопения вешать надо как минимум! Наша попса на эстраде по сравнению с ним — Карузо.
Выпив мировую, я стал учить его — правильным песням.
Слегка кривя шею и помаргивая не заплывшим глазом, он на хорошем русском языке вместе с Кратом, пел со мной хором: — «Любо братцы, любо». Но сначала пришлось перевести песню и сказать, что попытка исполнения её на общем, будет караться по законам военного времени. Все моментально прониклись!
Выпили….
Все единодушно согласились, что такую песню, поганить переводом грех. И спели! Много было хороших песен. Как-то так получилось, что солировал все время я. Голоса у меня в общем-то нету, но зато пел я громко и с чувством. Эль умудрялся со второго такта подыгрывать мне, на своей балалайке. Крат тоже чего-то мычал. Потом я рассказал пару анекдотов про военных.
Через минуту до Крата дошло, и он смеялся так, что упал с лавки и треснулся затылком об пол.
Элю пришлось поведать душераздирающую историю, о золотой рыбке. Эль плакал, сочувствуя деду. Потом он предложил спеть. Предложение было с негодованием отвергнуто, мотивируя это тем, что одним глазом он еще видит, а вот после исполнения могут быть и проблемы со зрением.
Выпили….
Потом решили навестить, наверняка скучающего Гошу.
Выпили….
Навестили!
Во дворе к тому времени, прямостоящих не наблюдалось. Потому как чуть ранее, высунувшись из окна барон проорал, что-то о тех…, кто не с нами, тот против нас…. И кто будет отлынивать…! Все прониклись! А некоторые, так вняли моему желанию делать добро и дарить счастье людям, что не смогли уйти и легли прямо во дворе.
Дойдя до Гоши, я умилился тому, что он действительно бдительно несет службу, решил и его осчастливить, знанием моей любимой песни. Ха!! А еще некоторые говорят, что гоблины тупые…, со второго раза Гоша запомнил и мотив, и слова! Как пронзительно и проникновенно мы пели!! С каким чувством!
Из ближайшего леса, кто сочувствующий, пытался поддержать песню, тоскливым воем…, но все время попадал не в такт! За что тут же был подвергнут остракизму и обматерен в четыре глотки. Потом мы пили за….
И я…, я пошел спать.
Отхлебнув вина, хотел было предаться размышлениям, но со двора раздался рев.
Подскочив к окну, я увидел картину достойную кисти Рембрандта.
По двору, с тесаком устрашающих размеров, нёсся повар в косынке. А от него улепетывал Гоша в огромной каске, все время съезжавшей ему на глаза. Отчего-то, живо напомнившей мне, гитлерюгенд, Путаясь в полах, длинной ему кольчуги, он ловко уворачивался, от видимо не привычного к таким нагрузкам Баргаса.