— Пойдем к заливу. — Женя вытряхнула из босоножки камешек и, закрыв машину, потянула Прохорова вниз, под горку. — Хорошо бы выкупаться.
Они миновали свежевырытую яму и, стараясь не испачкаться в глине, вышли на центральную аллею, еще не забывшую поступь венценосных особ. Грустно шелестели вековые кроны, пахло дымом и скошенной травой, а в воздухе разливался вой бензопилы, как бы возвещая: «Мы свой, мы новый мир построим…»
Наконец Серега с Женей вышли к узкой каменистой косе, далеко выдававшейся в залив и ранее, видимо, служившей причалом. Ее покрывали густые заросли камыша, и в зарослях этих жизнь кипела ключом. Волнующе звенели гитары, доносился запах шашлыков и раздавались звуки живого человеческого общения — от громкого мата до приглушенных девичьих стонов. Народ отдыхал, единился с природой.
— Пошли в дебри. — Смело шагнув в заросли, Женя двинулась узкой тропкой и вскоре привела Прохорова на самую оконечность косы, туда, где кончались камыши и начинались морские просторы. С Балтики тянуло свежестью, у далекого горизонта двигался игрушечный сухогруз, и, словно привет от него, тихо плескались волны о замшелые, склизкие камни.
— Красиво. — Женя сбросила босоножки и, попробовав воду, начала расстегивать блузку. — Купаться будешь?
— Нет уж, на фиг. — Прохоров глянул на мутную воду, затем на пьяненьких молодцов, расположившихся по соседству, и потрогал карман, где лежали деньги и документы. — Плавок нет, а трусы досуха не выжмешь. Я же не лебедь, чтобы жопу мочить.
— Правильно мыслишь. — Скинув джинсы. Женя расстегнула лифчик и стянула кружевные трусики. — Что естественно, то не безобразно.
И осторожно, чтобы не наступить на что-нибудь острое, медленно вошла в воду — загорелая, стройная, уверенная в своей неотразимости.
— Ну бля! — Молодцы по соседству оборвали песню и начали пожирать глазами бедра купальщицы. — Вот это класс!
А та тем временем погрузилась по пояс, вскрикнула и, окунувшись, лихо поплыла брассом — к далекому горизонту, только голова огненной хризантемой закачалась на волнах.
— Сергей Иванович, ты много потерял. — Нарезав по акватории круг. Женя выбралась на берег и, обсыхая на ветру, принялась выжимать волосы. — Нет в тебе морской романтики. — От нее пахло тиной, и кожа на животе сделалась гусиной — сплошь в пупырышках.
— Девушка, хотите водочки? — Один из соседей, длинный, тощий, с крестом на груди, вдруг поднялся на свои кривые и, пакостно улыбаясь, начал приближаться к Жене. — Давайте к нам, мы согреем.
— Юноша, хотите в морду? — Прохоров мгновенно сократил дистанцию, понизил центр тяжести. — Давайте к нам, мы сразу вышибем вам мозги. — И с грозным кличем крутанул «вертушку», так что подкованный ботинок чиркнул по шевелюре крестоносца. — Ложись, а то ебнет.
И странное дело, соседи сразу потеряли к Жене интерес, более того, отвернулись к фарватеру и дребезжащими голосами затянули про ясные синие глаза. Особенно старался крестоносец. Верно говорят, что битие определяет сознание, хотя до самого бития дело в этот раз и не дошло.
— Сергей Иванович, а ведь у тебя дурные наклонности. — Женя усмехнулась и, заколов волосы в хвост, начала одеваться. — А если бы попал?
— Так ведь не попал же. — Прохоров пожал плечами и, прищурившись, далеко сплюнул в воду. — А потом, Евгения Батьковна, ты тоже хороша. Такой стриптиз устроила, любо-дорого посмотреть. Вот мальчонка и засексовал, еще хорошо, что не пришлось его глушить по-настоящему.
— Господи, и ты туда же. — Женя застегнула джинсы и с укоризной покачала головой. — Обнаженное тело — это еще не стриптиз. Кто думает о сексе, глядя на «Данаю» Рембрандта или Венеру Милосскую? Только больные люди.
Посмотрев на соседей, она надела босоножки и не спеша двинулась по тропинке.
— Стриптиз, Сергей Иванович, это экспрессия, порыв, страстный призыв на языке тела — я хочу, я изнемогаю, я вся горю от желания… Слышал о невербальных сигналах? — Не дождавшись ответа, она улыбнулась Тормозу через плечо. — При непосредственном общении информация передается большей частью не словами, вербально, а мимикой, позой, движениями тела и воспринимается на уровне подсознания. Так что любовный танец действует не хуже афродизиака, особенно если это танец с раздеванием. А вообще-то стриптиз — это тяжелая работа в ночное время, правда неплохо оплачиваемая.
Выбравшись из камышей, они вышли на аллею и двинулись вдоль берега залива, — вечерело, на воде играли солнечные блики.
— Похоже, тема тебе близка. — Тормоз несовладал с руками и, остановившись, обнял Женю за талию. — А нельзя ли подробнее?
— Подробнее? — Она наклонила голову и, легко вывернувшись, пошла дальше. — Хочешь душевный стриптиз про стриптиз? Изволь, хотя это совсем не сексуально.
Волосы у нее уже высохли и пушились роскошным хвостом, формой и цветом напоминавшим лисий.
— Когда тебе уже двадцать пять и не осталось ничего, кроме привычки к красивой жизни, — Женя смотрела на далекий горизонт, и голос ее звучал как-то безразлично, — не до высоких материй. Кушать хочется. Французы говорят, у каждой женщины всегда есть что продать. А я вот не могла, дура, наверное, а скорее всего, гены виноваты, — у прадеда на родовом гербе было написано: «Честь не отнимет никто». Шляхетский гонор, одним словом. В общем, сижу я на своих двенадцати квадратных в коммуналке, толкаю за гроши физкультуру народу и думаю: хорошо бы под поезд, чтобы сразу и вдрызг, или спикировать с десятого, говорят, еще в полете сердце от страха разрывается. Ни друзей, ни денег, ни любви — ничего. Даже цепей не осталось, из ломбарда не выкупить. Мрак.
Она взглянула на Тормоза, и тот понимающе кивнул: как же, как же, знаем, путь наш во мраке.
— И вот, когда настал самый край, я случайно познакомилась с одной подругой, Анжелой звать. Крутая вся, лощеная и глаз с меня не сводит, ну, думаю, лесбиянок мне еще не хватало. Только Анжела не была розовой. Просто поставляла своему любовнику-греку девочек для стриптиза. Естественно, без всяких там контрактов и исключительно из России. Не потому, что мы самые красивые. — Она изобразила на лице страсть и так фривольно крутанула бедрами, что Прохоров споткнулся. — Нет, мы самые дешевые. Ну я и подумала, а что теряю-то? И началось — Афины, остров Корфу, клубы, кабаки. Стриптиз, одним словом. Поначалу работала на барной стойке — консумация, без стакана никак, танцую и думаю: свалюсь или нет? Греки народ отзывчивый — общаются, деньги суют, подарки, но цивильно, без эксцессов. Потом уже пообтерлась и попала в навороченный стриптиз-клуб, а там и отношение другое, да и заработки тоже. Нюансов масса. Взять хотя бы тейблданс, это когда лично тебя вызывают танцевать для конкретного клиента. Он сидит в кресле, ты раздвигаешь его ноги и начинаешь имитировать любовный акт, на колени к нему садишься, даешь разглядеть себя со всех сторон. Клиент дозревает, сует деньги и почти всегда зовет в номера — цена его уже не волнует.
— Еще бы. — Голос у Прохорова стал хриплым, он облизнул пересохшие губы. — А ты?
— Я? — Женя посмотрела на него как на маленького и недоуменно пожала плечами. — Беру деньги, говорю «до свиданья» и ухожу. Встречаться с мужчинами, а тем более с клиентами, нам запрещено. Если что и хозяин узнает, будут неприятности, да, собственно, и времени нет, работаешь и спишь, как ломовая лошадь, ну, может, на море иногда выберешься. А так живешь как монашка. — И, странно усмехнувшись, она поправилась: — Вернее, как в монастыре. Стриптизерки живут в комнате по двое. Потом в бундесе работала, едва не села на стакан: раскручиваешь клиента на дринк, он и тебе наливает, попробуй откажись. В Тель-Авиве три месяца не выходила из клуба, — страшно, местные арабки готовы глаза выцарапать, на куски разорвать, так ненавидят белых.
За разговором они уперлись в забор, отделяющий Петродворец от Александрии, и, развернувшись, вышли на пляж.
— Знаешь, шесть лет такой жизни мне многое дали. — Женя скинула босоножки и с удовольствием ступила на мокрый песок. — И даже не в плане денег, хотя это тоже важно. Я ни от кого не завишу, а главное — поняла, что лучше быть одной, чем с кем попало. Бесчувственный секс — та же мастуртбация. Так уж лучше мастурбация, от силиконового члена ни СПИДа не получишь, ни беременности, он всегда готов и никогда не гнется.