– Устали мы с дороги, мамаша, – пожаловался Дук. – Поспать бы подольше.
– За работой завтра и отдохнете. Только светать начнет – встанете со всеми. Дел хватает. Да не вздумайте по двору ночью шастать. Шарпа с Одликом такого не любят. Заприметят – могут в темноте мечом башку снести безо всяких разговоров.
Когда Бруна ушла, Дук попробовал залезть в кладовку, но та оказалась заперта. Он пошарил по полкам, ничего съестного не нашел и вернулся к столу. Есть, впрочем, не очень-то и хотелось: монахи их все-таки покормили. Бард Бреси не шевелился, уставившись в очаг. Дук подсел к нему, наклонился к уху ваганта и тихо заговорил:
– Ты вот что, друг. Никому не вздумай говорить, что у нас деньги есть. На тебе и так кафтан этот – только глаза всем мозолит. Лучше бы тебе запрятать их получше, закопать где, что ли. Или дай мне, я запрячу. Не хочешь? Ладно. Главное – обо всем молчок. Ты понял, друг? Ох, боюсь я, как бы Вач не сболтнул чего лишнего…
– Да Вач-то точно не скажет, – промямлил Бреси.
– Это еще неизвестно. Думаешь, вы с ним такие, как ты говоришь, друганы? А вот и нет. Пока ты ему нужен был, он с тобой дружил и тебя, может, слушался. А как госпожа появилась – так зачем ты ему теперь?
Бреси моргнул, перевел взгляд на Жиото, и тот настойчиво продолжал:
– Я тебе все как есть говорю. А ты подумай над этим. Нам с тобой лучше теперь друг друга держаться. Мы здесь чужие, и что там у господ между собой происходит – не знаем. Но пришли мы с госпожой Ларой и видели, как старичок завещание писал. Что в том завещании? Как нас с тобой сегодня расспрашивали… пристрастно как, а? Значит, старик что-то такое написал, что дочерям его не очень-то понравилось. И если они теперь с Ларой враждовать начнут, так и мы можем под горячую руку попасть. Потому – молчи. Мы, что видели, рассказали, а больше ни слова.
– Спать хочу, – произнес Бреси.
Дверь открылась, и в комнату, блестя глазами, скользнула Хлоя.
– Ушла маманя? – приглушенным голосом спросила она. – Во, стерва старая!
– Да, мамаша у вас строгая, – согласился Дук, вставая.
– И не говорите, господин, – Хлоя глянула на него, на ваганта и подошла к Дуку. Была она невысокая и теперь касалась пышной грудью локтя Жиото. – Я все думаю: надо бы ее проучить, подсыпать крысиной отравы в кашу. Помереть не помре, а сляжет и животом долго промучается. Поели ли вы, господа? – говоря это, Хлоя все сильнее наваливалась грудью на Дука.
– Бард, ты бы спать шел. – Жиото вдруг заторопился, ухватил ваганта за плечи, поднимая с лавки. – Вымотался ведь, а? Вон, дверь, видишь, туда иди…
– А ты? – спросил Бреси.
– И я сейчас пойду. Сейчас, скоро, только расспрошу госпожу про местные дела…
– Какая же я вам госпожа? – откликнулась Хлоя, наматывая на указательный палец локон волос. – Я простая служанка здесь.
Вагант открыл дверь, ведущую в глубь дома. Последнее, что он услышал, были слова Жиото:
– Простые служанки, госпожа, не бывают такими красивенькими.
Огонь в очаге догорел, только угли еще тлели. В кухне стало совсем темно, но это не помешало господину Дуку Жиото быстренько уложить хихикающую госпожу Хлою спиной на широкую лавку и одним движением задрать подол платья ей на голову.
Глава 6
Их разбудили громкие голоса. И Бард и Дук так умаялись за предыдущие сутки – а Жиото еще и лег совсем поздно, – что не услышали, как все, кто спал в комнате, поднялись и высыпали во двор. Теперь там о чем-то спорили мужики и причитали женщины. У Дука, лежащего щекой на котомке, затекла шея. Похлопав себя ладонью по загривку, он встал и вслед за Бардом Бреси вышел во двор.
Господин управляющий что-то втолковывал кучке слуг. Несколько женщин, среди которых была и Хлоя, ахали и охали, собравшись в кружок возле дверей кухни. Ни Бруны, ни монахов не видать. Вагант присоединился к толпе мужчин, а Дук постоял, сонно пялясь на башню, что возвышалась над замковой стеной, и пошел к женщинам.
– Бедный господин, – донеслось до него.
– Что случилось? – спросил Жиото, останавливаясь рядом.
Хлоя лизнула его взглядом влажных глаз и сказала:
– Господин Жерант ночью умре.
– Ох ты! А что же лекарь ваш?
– Да что с того лекаря, – вступила в разговор одна из женщин. – Лекарь-калекарь! Раньше, когда еще старая травница в селении жила, Хашик к ней бегал, чуть что приключится с кем, советы испрашивал да снадобья брал. А как она окочурилась, перетащил к себе все ее настойки. Внучка у травницы была, тоже обученная, возражала, да Хашик ей пригрозил, что господам нажалуется, будто она противится тому, чтобы он мог при необходимости лечить их. Но все одно, он же в них не понимает ничего, в снадобьях ентих. Наделал на крышках закорючек по памяти, чтоб знать, где что налито, а толку? Кузнеца брат младший как-то по пальцу себе молотком вдарил, Хашик его стал лечить, макал руку в настойку, пить что-то заставлял – так палец почернел, за ним и ладонь. Пришлось руку по запястье отрубить, но все одно он потом помер. Тьфу, лекарь!
Хлоя, стоящая по правую руку от Дука, призывно смотрела на него, но Жиото к дочке ключницы не поворачивался.
– И где ж старичка хоронить будут? – спросил он, обращаясь ко всем сразу.
– Так на кладби€ще внизу, – ответила та же словоохотливая женщина.
– У селения? Что ж у вас, господ вместе с крестьянами кладут?
– Выдумали тоже! Для господ наособицу домик там, каменный.
– Домик… склеп, что ли? – догадался Жиото.
– Ага, оно самое.
Дук кивнул и отошел. Котомка висела на плече, ее следовало спрятать, а куда – неясно. Встав на середине двора, он огляделся. Было холодно, небо, вчера прозрачно-серое, теперь стало темным и будто потяжелело. Скоро снег пойдет, подумал Дук. На стене маячили фигуры трех дозорных. А если нечисть какая с гор спустится и прямо на крышу паласа прыгнет? Жиото прищурился, разглядывая отвесную каменную стену, лишенную растительности – только высоко-высоко на уступе росла одинокая пихта. Нет, решил он, тут никто спуститься не сможет, и вновь глянул на замковую стену. Башню, что возвышалась над ней, венчала проломленная крыша. Стена как бы расщепляла постройку напополам: словно на повернутое горизонтально лезвие топора насадили бревнышко.