Глубокий вдох, глубокий выдох.
– Пойдём, – сказала Корделия через пару минут, когда снова обрела способность говорить. – Давай уйдём отсюда.
Ларкин нахмурилась, оглянувшись на берег, где сотни людей собрались, чтобы попрощаться.
– Но как же поминки? – спросила она. – Разве ты не хочешь попрощаться?
– Зачем? – осведомилась она, вскинув голову. – Сомневаюсь, что он сможет меня услышать. Он мёртв. Поминки для живых, а я бы предпочла быть где-нибудь в другом месте.
Ларкин несколько секунд смотрела на неё так, словно видела Корделию и всех окружающих насквозь, – она часто так делала. Корделия знала, что это не та магия, которой Ларкин так отчаянно жаждала, но считала, что в этом есть своя сила – видеть людей так, как видит их Ларкин.
– Хорошо, – сказала та наконец, решительно кивнув. – Показывай дорогу.
8
Ларкин последовала за Корделией, когда та пошла прочь от места церемонии через кипарисовую рощу и по шаткому причалу, ведущему в болото.
За три дня, прошедших после смерти Озириса, она проводила с Корделией по крайней мере несколько часов в день, но для обеих эти дни прошли как в тумане. Ларкин видела, как сильно переживает её подруга, пусть даже Корделия пыталась скрыть это за гневом. Ларкин не знала, как это исправить. Она ничего не могла сказать или сделать, чтобы всё стало лучше. Они были подругами всю жизнь, хотя все говорили, что они разные, как ночь и день. Ларкин лучше многих знала, что Озирис был тем клеем, который скреплял мир Корделии.
Теперь Корделия словно бы отчасти выпала из этого мира. Она передвигалась, как призрак, глаза её были стеклянными, а шаги неуверенными.
Шаги Корделии никогда раньше не были такими неуверенными. Она всегда двигалась целеустремлённо. Ларкин ей завидовала. Но сейчас она не могла избавиться от ощущения, что идёт рядом с незнакомкой.
Когда они дошли до конца причала, Корделия скинула блестящие чёрные туфли и подвязала длинное чёрное платье до колен. Ларкин знала, что оно всё равно испачкается, но взгляд Корделии был сосредоточенным и пронзительным и, если сказать честно, немного пугающим, поэтому Ларкин прикусила язык и последовала её примеру, сняв туфли и подвязав платье.
– Куда мы идём? – спросила она, но Корделия лишь покачала головой.
– Я просто хочу прогуляться. Ты можешь идти или нет, мне всё равно, – сказала она, спустившись с конца причала в болото, солоноватая вода доходила ей до щиколоток.
Не дожидаясь ответа, она пошла дальше. В тени высоких кипарисов Корделия не была похожа на ту пугающую, иногда даже внушающую ужас девочку, которую Ларкин знала столько, сколько себя помнила. Она не была похожа на лучшую подругу Ларкин, которая всегда была немного выше, немного сильнее, немного храбрее. Она выглядела маленькой и испуганной, и когда Корделия оглянулась через плечо, Ларкин поняла, что Корделии не всё равно, пойдёт ли Ларкин за ней – она не хочет оставаться одна.
Поэтому Ларкин последовала за Корделией, как всегда, хотя, когда она догнала подругу, мутная вода уже почти доходила им до колен, а воздух был влажным и неподвижным, Ларкин почувствовала, что в этот раз именно она указывает путь.
– Хочешь поговорить? – спросила Ларкин. Этот вопрос показался ей глупым, как только она его задала, но мать Ларкин всегда утверждала, что разговор о чём-то тяжёлом способен облегчить душу.
Корделия издала резкий звук, похожий на рычание дракодила.
– Разговоры об этом ничего не изменят, Ларк.
– А то, что ты удрала оттуда, чтобы бродить по болоту, изменит? – осведомилась Ларкин, не успев вовремя остановиться.
Корделия скрестила руки на груди, пробираясь к небольшому островку, состоящему из мангровых деревьев: их корни, как змеи, извивались в воде, ища песок, чтобы черпать из него питательные вещества и наращивать остров. Так он будет расширяться – некоторые мангровые острова могут достигать длины в несколько миль, но этот пока что был совсем маленьким, лишь такой величины, что Корделия смогла забраться на него, а Ларкин последовала за ней.
Ларкин вспомнила одну из историй, рассказанных Озирисом: о том, какими насмешниками были мангровые деревья и как их змееподобные корни норовили высунуться и зацепить или пощекотать проходящих мимо людей. От этого воспоминания у неё перехватило дыхание, и она сморгнула слёзы.
– Это была глупая церемония поминовения, – сказала Корделия спустя пару минут.
– А мне она показалась милой, – возразила Ларкин, просто чтобы хоть что-то сказать.
Корделия фыркнула:
– Не существует такой вещи, как приятные поминки. Мне плохо в окружении всех этих людей. Я подумала, может быть, выйдя сюда… – Она сделала паузу, подыскивая нужные слова. – Он любил это место. Здесь он учил нас плавать, помнишь? – Ларкин кивнула, но прежде чем она смогла что-либо сказать, Корделия продолжила: – Я думала… Я думала, что здесь я буду чувствовать себя ближе к нему, чем там.