Корделия окинула взглядом крону Лабиринтового Дерева и увидела две маленькие тёмные фигуры, с хихиканьем качающиеся на ветвях высоко над землёй.
– А вот и Зефир с Дэшем, – отметила Корделия, кивнув в их сторону, чтобы указать Ларкин на сорванцов.
– Извини! – воскликнул Дэш, хотя в его тоне не прозвучало ни малейшего раскаяния. – Это случайно вышло!
– Мы не в тебя целились, – добавил Зефир, бросив многозначительный взгляд на несколько футов в сторону, где стояла высокая, импозантного вида женщина с замысловатой причёской, её губы были искривлены недовольной гримасой, словно бы навеки застывшей на лице.
Корделия и Ларкин переглянулись, потом Корделия ухватилась за ветку и подтянулась наверх, Ларкин последовала её примеру. В платье карабкаться на дерево было нелегко – хотя у Ларкин было больше опыта в этом, чем у Корделии, которая обычно носила лосины и шорты, однако всего через несколько минут обе девочки удобно устроились рядом с братьями.
– Но ведь это же мать Тарквиния, верно? – уточнила Корделия, глядя на недовольную женщину – она помнила её по визиту в парикмахерский салон, где её маме красиво подстригли волосы. Тарквиний дружил с Зефиром и Дэшем с малых лет; Корделия вспомнила, что заметила его сегодня вечером, когда он играл с другими детьми вокруг Лабиринтового Дерева.
Зефир пожал плечами, но лицо его сделалось мрачным. Он никогда не умел как следует скрывать свои чувства, и Корделия видела, что он обижен – зубы его были крепко сжаты, а на щеках проступили красные пятна.
– Тарквинию больше не разрешают играть с Зефиром, – тихо пояснил Дэш. Он посмотрел на миску с очищенным арахисом, зажатую между его коленями, протянул руку, чтобы взять одно зерно, и уронил его вниз. В отличие от предыдущего, это зёрнышко арахиса упало прямо в замысловатую причёску мамы Тарквиния. С этой высоты ветки Ларкин могла различить по меньшей мере десять других зёрнышек, застрявших в её волосах.
В груди Корделии вспыхнул жаркий огонёк гнева.
– Это из-за…?
Она не договорила, но этого и не требовалось. Зефир и Дэш кивнули. Ларкин, сидящая рядом с ней, резко выдохнула.
Магия проявляется по-разному у разных людей. Тётушка Минерва рассказывала, что её магия проявилась в одиннадцать лет. Тогда, в ночь Зимнего Солнцестояния, под полной луной, она почувствовала покалывание магии в пальцах рук и ног и осознала, что если не воспользуется ею, то просто вывернется наизнанку. И тогда она подняла руки над головой, обратила лицо к луне и издала пронзительный крик, от которого листья на окружавших её деревьях затрепетали и осыпались наземь оранжево-розовыми грудами.
Сколько Корделия себя помнила, это любимая история Ларкин. Она просила рассказать её снова и снова, когда они были совсем маленькими; и теперь, как полагала Корделия, Ларкин знала её наизусть. Корделии эта история тоже нравилась – в ней было что-то от древних мифов, и, что ещё важнее, Корделия знала, что этот рассказ давал Ларкин надежду. В конце концов, самой Ларкин ещё пару месяцев будет одиннадцать лет. У неё остаётся время.
Но потом, на празднике в честь двенадцатого дня рождения Корделии, Зефир чихнул невероятно сильно и растворил в своих соплях искусно украшенный торт, превратив его в лужицу радужной жижи.
Эта история была далеко не такой очаровательной, как история тётушки Минервы, – более того, она сделала Зефира изгоем в Топях. Сколько бы тётушка Минерва ни уверяла всех, что Зефир не опасен: что его обучают, что его сопли можно использовать для многих других полезных магических целей и что, когда он научится контролировать свою силу, она может вообще не проявляться в извержении соплей, но до сих пор никто не мог забыть образ превращённого в жижицу торта. Все только гадали, какой вред может причинить Зефир, случайно или даже намеренно.
Ларкин говорила Корделии, что не завидует своему брату. Как она могла? Она знала, что Зефир страдает, что он боится самого себя. Чему тут было завидовать? Но Корделия знала, что Ларкин не совсем правдива.
Теперь Корделия протянула руку к Дэшу, в ярости сжимая зубы.
– Дай-ка мне один, – потребовала она.
Дэш взял арахис из своей миски и передал его Ларкин, которая смотрела на мать Тарквиния с высоты ветки. Девочка прицелилась и бросила зёрнышко, наблюдая, как оно рассекает воздух и падает в элегантную причёску женщины.
– Есть! – сказала она, вскинув кулак в воздух.
– Я тоже хочу попробовать, – напомнила Корделия.
Так оно и шло: каждый из четверых по очереди бросал арахис в волосы женщины, пока Дэш не метнул зёрнышко слишком сильно, и оно со всплеском плюхнулось в её бокал с шампанским.