— Хотел бы я это знать, — грустно вздохнул Артем, — мне кажется, будь она рядом — отец бы не так упорствовал. Она умерла родами. Странно, да, что в наше время такое происходит?
— Прости, пожалуйста. Я не хотела. Мне очень жаль, — пробормотала Анна; ей действительно было жаль парня, но при этом она почему-то радовалась, что у него нет матери. Это было… гнусно, пожалуй. И неожиданно. Совершенно не похоже на нее.
— Да в порядке все, — он кивнул, и попытался улыбнуться, — чего жалеть-то? Я вырос. Здоров. Работаю. Скоро сам о семье буду думать. Чего жалеть-то, а?
Снова помолчали. Серая лента дороги бесконечной грустной рекой бежала среди крутых сопок. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая камни фальшивым золотом.
— Анна Александровна, — в этот раз Артем первым прервал молчание, — тут скоро кафе будет. Ничего особенного — просто пирожки, да горячий чай. Но оно единственное на дороге. Остановимся ноги размять?
— Кафе? Да, конечно! Ноги размять точно пора! — Кивнула она.
Кафе представляло собой утепленный вагончик. Перед ним, во дворе стоял небольшой мангал, рядом — гора колотых дров. У мангала суетился какой-то мужик в телогрейке, разводя огонь.
В вагончике вкусно пахло жареными пирожками. Их встретила дородная буфетчика в засаленном переднике. Умудрившись одновременно нахмуриться и улыбнуться, она сказала:
— Можете снаружи разместиться, внутри только в масках. Есть свежие пирожки с яйцом и луком, и с картошкой. Шашлык будет минут через сорок — мы ждали вахтовую, а она раньше, чем через час не покажется.
— Нам пирожки, пожалуйста, — ответила Анна, улыбнувшись.
— Скока? — Кивнула буфетчица.
— Давайте по два каждого.
Артем одобрительно улыбнулся.
— Пить будете чего?
— Кофе есть? — Спросила Анна.
— Растворяшка. Двадцать рублей. Могу с молоком сделать.
— Можно без молока.
Они разместились у вагончика, за пластиковым столиком, кое-как прикрытым бумажной скатертью. Пирожки принесли сразу, кофе пришлось немного подождать — пока воду не вскипятил старинный пластиковый чайник.
— Странно, что комаров тут нет, — сказала Анна, пробуя на вкус пирожок. Тот оказался вполне приличным.
— Это да, — улыбнулся Артем, — тут гораздо лучше, чем южнее, в Сибири! Мошка тут почти не живет, факт. Вымерзает за зиму.
— Я была наслышана об ужасах мошки от старателей. Но, должно быть, они не из здешних краев были.
— Из Иркутска, наверное, — предположил Артем, — или из Забайкалья.
Их разговор неожиданно прервался шумом, и трехэтажным матом, который доносился из-за вагончика. Артем покраснел, и поднялся с места. «Пойду гляну, в чем дело», — сказал он. Анна последовала за ним.
За вагончиком оказалась площадка с большим мусорным контейнером. Возле площадки бесновалась (иного слова не подобрать) буфетчица, размахивая увесистой скалкой, и отчаянно ругаясь. Она подошла вплотную к контейнеру, и ударила скалкой по железному борту. Над краем показалась мохнатая голова, и что-то недовольно прорычала. Последовало еще несколько ударов скалкой по металлу.
Анна оторопела; из контейнера вылезал огромный бурый медведь, все так же что-то недовольно ворча себе под нос. Буфетчица, без малейшего признака страха, или хотя бы уважения, двинулась на него, поливая трехэтажным матом, и размахивая над головой скалкой. Медведь еще раз что-то недовольно пробормотал, потом отвернулся, и потрусил на сопку; его упитанные бока мерно колыхались.
— Не, ну вааще оборзели! — Прокомментировала буфетчица, успокаиваясь, — уже днем как к себе домой залазют! И охотиться на них запрещено! Расплодились — спасу нет!
Происшествие с медведем заставило Анну другими глазами глядеть на сопки, которые проносились мимо, по дороге. Суровый сосняк, и серые скалы перестали быть безжизненными.
— Медведей тут действительно полно, — прокомментировал Артем, — у нас в лагере даже есть специальный человек с ружьем, которое стреляет парализующими капсулами. Дежурит каждую ночь.
— Ясно, — кивнула Анна.
Тем временем сопки становились все выше, дорога забирала наверх. И вот путь превратился в довольно крутой серпантин, спускающийся вниз, в долину небольшой реки. В этом месте растительности почти не было — только серый дымчатый камень, да какие-то светлые, даже белые прослойки.