Слезы выступили на глазах Лайлы. Сестра Элизабет была ее любимой наставницей. Она учила Лайлу литературе и поэзии, и именно сестра Элизабет убедила ее в том, что в настоящей искренней молитве можно обрести утешение. Лайла любила ее добрую душу и ужасно тосковала, когда сестра Элизабет умерла.
Она повернулась спиной к Дрю. Он все равно не поверил бы, если бы она сказала, что забыла о событиях, которые предшествовали смерти ее любимой подруги.
— Это имя значит для меня слишком много. Дрю взял ее за плечи и повернул к себе.
— Эта женщина умерла на твоих глазах. И причиной ее смерти, скорее всего, была передозировка все того же лауданума.
— Очень трудно умереть от передозировки лекарства, которое принимаешь регулярно. К моменту смерти сестра Элизабет принимала опиумную настойку в качестве обезболивающего уже несколько месяцев.
Дрю внимательно посмотрел на Лайлу и покачал головой.
— Ну как ты не понимаешь?! Подобные сведения имеют решающее значение для твоей защиты! Ты должна была мне обо всем рассказать!
Она внимательно посмотрела на него, отметив про себя, что его губы всегда напряжены, когда он злится.
— Я старалась забыть о той смерти. Мне и в голову не могло прийти, что это важно.
— Эта монахиня умерла, когда за ней ухаживала ты. Мать-настоятельница интересовалась, какую именно дозу лауданума дали сестре Элизабет в день ее смерти. Если об этом узнает прокурор, то обвинение представит тебя хладнокровной убийцей, отправившей на тог свет не только своего мужа, но и больную монашку.
Я не убивала ее, точно так же, как не убивала и Жана! — воскликнула Лайла, ощутив внезапный приступ страха.
— Присяжным будет все равно. Они узнают, что подобное случалось в твоей жизни дважды, и все их сомнения исчезнут. Тебя признают виновной, а потом повесят! — не унимался Дрю.
Лайла проглотила застрявший в горле комок. Страх парализовал ее. Будь она в числе присяжных и узнай о случае с сестрой Элизабет, у нее тоже не возникло бы никаких сомнений.
— Если ты еще что-то скрываешь, тебе лучше рассказать мне об этом сейчас. Из тех, за кем ты ухаживала, больше, надеюсь, никто не умирал? Лучше будет, если первым об этом узнаю я, а не прокурор…
Лайла стала мерить шагами комнату, решая, стоит ли ей говорить о ночи, когда умер Жан. Должен ли Дрю знать о том, что именно тогда ей стало известно о других женах Кювье? Ей не хотелось, чтобы он считал ее убийцей. Ей хотелось, чтобы он верил в ее невиновность, а данный факт подписал бы ей окончательный приговор.
— Нет, больше ничего такого не было, — прошептала Лайла.
Дрю посмотрел ей прямо в глаза.
— Ты уверена? Вчера ночью ты чуть не проговорилась. Я должен знать все!
Нет, я объяснила тебе. Больше ничего такого не было! — воскликнула Лайла, отведя взгляд. Она не могла смотреть ему прямо в глаза и при этом врать. По правде говоря, сейчас она ненавидела себя за эту ложь. Однако боязнь последствий заставляла ее скрывать правду.
Дрю разочарованно покачал головой.
— У меня есть причины тебе не верить. Но рано или поздно ты расскажешь мне все…
Она гордо подняла голову.
— Я рассказала тебе все, что знаю, а теперь оставь меня в покое и дай спокойно попрощаться с родным домом.
— Подожди минутку.
Лайла непонимающе взглянула на него, паника полностью парализовала ее тело.
— Колетт! — крикнул Дрю так, что даже стекла задрожали.
Горничная словно из-под земли выросла.
— Слушаюсь, мистер Солье…
— Принеси-ка мне все флаконы с лауданумом, которые у тебя есть!
— Нет! — закричала Лайла, догадавшись, что он собирается сделать. — Нет, не отдавай, Колетт!
— Принеси их сюда немедленно, — настаивал Дрю, и его тон не оставлял места для компромисса.
— Будет сделано, сэр, — ответила служанка, переводя взгляд с адвоката на хозяйку. Та схватила ее за руку.
— Нет, Колетт! Не слушай его! Он ведь не может тебя уволить, а я могу!
Колетт высвободила руку и спешно выбежала из комнаты. Через несколько секунд она вернулась с двумя флаконами снотворного в руках.
Руки Лайлы задрожали, ей так захотелось отобрать лекарство у горничной, но она осталась стоять на месте. Колетт передала флаконы Дрю.
— Это все? — спросил он более спокойно.
— Да, сэр, — ответила Колетт, стараясь не смотреть на Лайлу.
Лицо Дрю приобрело строгое выражение.
— В Новом Орлеане мы будем жить в моем доме. Ты не должна покупать и приносить туда лауданум. Тебе ясно, Колетт? Если я узнаю, что ты опять даешь настойку Лайле, я вышвырну тебя вон.
— Да, сэр, я все понимаю, — ответила горничная, глядя на него широко открытыми глазами.
Увидев, что Дрю направился на кухню, она поспешила вслед за ним.
— Что ты делаешь? — спросила она дрожащим голосом.
— Единственный способ избавиться от этой дряни, это сделать так, чтобы она стала для тебя недоступной. С сегодняшнего дня ты перестанешь принимать снотворное, — заявил Дрю, остановившись у кухонной раковины.
С ужасом Лайла наблюдала за тем, как он открыл один из флаконов и вылил его содержимое в раковину. Она попыталась его остановить.
— Нет, Дрю. Пожалуйста, не делай этого! Я должна принимать свое лекарство. Я не могу без него! Давай, я буду постепенно от него отвыкать.
— Нет! — отрезал адвокат.
С выражением полного отчаяния она следила за тем, как он открыл второй флакон и вылил его в раковину. Теперь у нее ничего не осталось на ночь.
— Будь ты проклят! Я тебя ненавижу! — закричала Лайла, стуча кулачками по широкой груди Дрю.
— Что мне теперь делать?! Как я усну?! Он схватил ее за запястья.
— Ты обойдешься без этой настойки. Безусловно, поначалу ты будешь страдать, но потом все будет хорошо. Конечно, это будет нелегко сделать, но ты должна навсегда бросить принимать наркотик.
Она разрыдалась.
— Я не могу!
— Ты — можешь, — вкрадчиво промолвил Дрю. Он отпустил ее руки и, обняв, погладил по спине, пытаясь унять ее слезы.
— Когда начнется суд, ты должна быть абсолютно вменяемой, ведь обвинение может воспользоваться любой твоей ошибкой, любой оговоркой.
Она горько рыдала, и ей было глубоко наплевать, что слезы оставляют мокрые пятна на дорогой ткани его сюртука.
— Я ненавижу тебя, Дрю! Ненавижу за то, что ты испортил мне жизнь!
— Когда-нибудь, надеюсь, ты поймешь, что причина всех твоих бед не во мне. Настанет день, и ты осознаешь, что я единственный, кто попытался остановить твое саморазрушение. А пока, ради бога, можешь меня ненавидеть.
Он отступил от нее и внимательно посмотрел на заплаканное лицо женщины.
— Через пять минут мы отправимся в Новый Орлеан, — отчеканил он и вышел из комнаты.
На следующий день, когда Дрю разбирал в конторе накопившуюся за время его отсутствия гору бумаг, ему в голову невольно пришла мысль о том, насколько безрезультатной оказалась его поездка в Батон-Руж.
Однако память о ее объятиях скрашивала все, и Дрю жаждал повторить этот сладкий опыт.
Когда они прибыли в Новый Орлеан, Солье проводил Лайлу в отведенную ей комнату. Весь день она не выходила, не появилась даже к ужину. Всю ночь Дрю прислушивался, ожидая, что, страдая от бессонницы, она будет бродить по коридорам, но так ничего и не услышал.
Скоро у нее начнется ломка. Он опасался, что Лайла может весьма болезненно ее переносить, и мечтал избавить эту женщину от лишних страданий, однако прекрасно понимал, что ей придется пройти через весь этот ад, прежде чем она станет абсолютно здоровой.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Эрик.
— Простите, сэр, к вам пришел мистер Финни. Проклятье! Дрю не был сегодня готов к визиту окружного адвоката.
— Скажите ему, пусть проходит, — вздохнул он, решив, что от судьбы все равно не уйдешь.
— Привет, Солье, — небрежно бросил Финни, ввалившись в офис.
— Чем могу служить, Пол? — машинально спросил Солье, размышляя. Неужели Финни узнал об истинных причинах его визита в Батон-Руж?