Она не отвечала, даже когда Люций сорвался с места, перепрыгивая через две ступеньки за раз.
— Я могу помочь? — Фарнс вышел в коридор, заламывая руки, и Лаура схватила его за одну ладонь.
— Все хорошо. — Ложь. — Всего лишь очередной приступ. — Я поспешил по лестнице на третий этаж.
Дверь в комнату была открыта, я вошел и положил маму на кровать. Рене сидела на полу у камина, прижав руку к голове. Кровь стекала по ее лицу.
Люций опустился на колени рядом с ней, отводя руку, чтобы проверить рану.
— Ты в порядке? — спросил я через плечо.
— Я… да, думаю, — ответила Рене.
Мама лежала на кровати и смотрела на светло-зеленый потолок. Ее губы двигались, обрывки слов слетали с них, но имели значение только для нее.
Она превратила эту огромную комнату в свое убежище, место, куда она ушла, когда мы с Люцием стали достаточно взрослыми, чтобы заботиться о поместье и сахарном бизнесе. В то время я думал, что избавиться от нее — благословение, но не знал, насколько темнее станут ее мысли, пока она будет здесь одна.
— Что случилось? — Люций убрал руку Рене, чтобы осмотреть повреждение. Рана была где-то в ее темных волосах и обильно кровоточила.
— Я не знаю, — ответила Рене. — С ней все было в порядке. Мы говорили о вас, мальчики, когда вы были маленькими. Она рассказывала мне историю о том, как Тедди ездил на своем трехколесном велосипеде в доме и как это сводило ее с ума. Мы смеялись, на самом деле смеялись. Затем она бросила в меня чем-то. Не знаю, что это было. Не помню ничего до этого, момента, когда вы вошли.
Я опустился на колени рядом с ней и отодвинул ее волосы. Рана не была большой, не требовала швов, но шишка вокруг нее вызывала беспокойство. Я оглянулся на мать, но она все еще пребывала в оцепенении. Пожалеет ли она о содеянном, когда вернется к жизни? У меня имелись сомнения по этому поводу.
— Дай мне ключ от шкафчика с аптечкой, — протянул я руку. Рене зарылась в карман черной юбки и достала кольцо с ключами, но, похоже, не могла сообразить, какой именно был нужен.
— Все в порядке. Я разберусь. — Подошел к шкафу, открыл замок и распахнул дверцы. Два наполненных шприца ожидали своего применения, но сейчас мама была спокойна, поэтому я их не тронул. Взял спирт и бинты. Передал часть Люцию, а остальное отнес к маме.
Обработал ее ступни, протерев спиртом каждый маленький порез. Должно было жечь, но она никак не отреагировала, оставшись совершенно неподвижной. Я делал это несколько дней назад с другой женщиной, которая, я надеялся, не окажется такой же израненной, как та, что лежала сейчас передо мной. Сделав перевязку, я проверил работу Люция над Рене. Он хорошо справился, очистил рану, а с Рене все было в порядке. Я присел рядом с ним, и мы оттерли кровь с наших стоп.
— Это какой-то пиздец, — Люций посмотрел на маму. — Держать ее здесь вот так…
— Если бы имелся лучший способ, я бы прибегнул к нему.
— Мне просто хочется ей помочь.
— В том, что с ней происходит, не поможет ничего, — Рене выглядела ужасно даже перед тем, как мама ударила ее, но не хотела покидать ее, сколько бы раз я ни просил ее отдохнуть, спуститься вниз или навестить Стеллу. Усталость в глазах, изможденные щеки и бледная кожа были ей наградой.
Когда мама становилась такой, единственным человеком, кого она могла терпеть, была Рене. А теперь она напала на нее.
— Сейчас с ней все хорошо, — сказала Рене. — Я останусь здесь. Этот маленький приступ ее утомил. — Она попыталась встать на ноги, но пошатнулась, так что Люцию пришлось поймать ее и помочь встать.
— Нет. Тебе нужно пойти и отдохнуть.
— Но, мистер Синкл…
— Иди! — Я указал на дверь. — Я останусь с ней на некоторое время. Люций, отведи Рене в ее комнату и посиди с ней сегодня ночью.
Брат помедлил, как будто собирался бросить мне вызов, но, кажется, еще раз как следует подумал. Взяв Рене за руку, он кивнул:
— Идем. Син прав. На тебе лица нет. Во всех отношениях. — Он улыбнулся горничной, прежде чем вывести из комнаты, но она не ответила ему тем же.
У двери женщина обернулась:
— Ребекка, я вернусь завтра, чтобы увидеть тебя. Я в порядке. Не беспокойся о том, что случилось. Ты не сделала мне ничего плохого. — Ее умоляющий голос дрогнул на последних словах, словно попытка солгать причиняла ей больше боли, чем окровавленная рана на голове.
Мама не двигалась, просто продолжала смотреть в потолок, приоткрыв рот. Люций закрыл дверь, и я провел рукой по челюсти. Это был наихудший приступ. Словно воспоминания усугублялись с каждым днем, страх охватывал все сильнее и омрачал все ее мысли.