Этот полет за Урал, на Восток, был для Веснина подобен путешествию в чудесную сказку.
На память об этом сказочном крае он привез в Ленинград деревянную трубку с прямым чубуком, опоясанным тремя кольцами из разноцветной меди, да охотничий нож с рукояткой из маральего рога. В этих же местах Веснину довелось побывать десять лет спустя, в последние месяцы Отечественной войны. Из второй поездки он привез отсюда образец нового радиолокационного прибора, разработанного на молодом заводе молодыми конструкторами. И среди этих конструкторов был тот охотник, который десять лет назад подарил Веснину трубку и нож.
За Уральским хребтом
Простившись с Орджоникидзе, Жуков, Волков и Веснин условились встретиться в половине седьмого утра в аэропорту.
Веснин не страдал бессонницей. Он уснул, едва самолет оторвался от земли. После короткой остановки в Куйбышеве самолет снова набрал высоту и устремился дальше на восток. И Веснин снова задремал. Когда он проснулся, внизу не было видно ни городов, ни деревень. Словно мохнатой зеленой овчиной, была покрыта хвойным лесом земля. Синим окном блеснула гладь озера, сверкнула блеском отраженного солнца река. Самолет стал кружить над ложбиной, где подобно стогам сена стояли удаленные друг от друга остроконечные шалаши из корья. Здесь жили семьи охотничьего племени. А чуть в стороне стоял большой бревенчатый сруб — больница, за ним двухэтажный оштукатуренный дом — школа, за школой — новенькие избы. Здесь селились охотники, пожелавшие перейти на оседлость, заняться земледелием.
На одной из полян среди пожелтевшей травы ясно выделялся посадочный знак «Т». Самолет снизился и побежал по скошенной траве.
Машину окружили девушки и дети. Они были в круглых шапках с шелковыми кистями и меховой оторочкой. У многих в зубах дымилась трубка, у каждого за поясом торчал нож.
И, словно для того, чтобы усилить невероятность всего происходящего, навстречу приезжим вышел из толпы приемный сын Артюхова, Борис.
— Получил, значит, мою «молнию»? — спросил Жуков, целуясь с ним.
Веснин впервые в жизни увидел такие могучие, такие большие кедры. Эти деревья-богатыри были здесь, рядом, а горы виднелись у самого горизонта. Поэтому кедры казались Веснину выше гор. Шелковистая длинная и мягкая хвоя деревьев-великанов отливала сизо-голубыми и черно-синими тонами. Позади кедров, на холмах, стояли лиственницы, которые выглядели совсем плоскими, будто вырезанными из тонкой жести с позолотой. Кое-где, подобно седым старухам, мелькали белые кривые березы с уже лишенными листвы вершинами. Воздух был прозрачен, прозрачным казалось и золотистое в этот час небо. Веснин не мог понять, почему у него создалось впечатление, будто и вершины гор прозрачны и будто они просвечивают одна сквозь другую.
Но самым поразительным из всего, что пришлось пережить за последнюю неделю, была для Веснина встреча с девочкой в вязаных башмаках — дочкой Бориса и Дуни. В представлении Веснина она все еще оставалась такой, какой он ее видел, когда был в гостях у Артюхова год назад. И вот это существо уже самостоятельно шлепает по полу на собственных ногах и даже произносит нечто вроде «здравствуйте» или «дядя», а может быть, и то и другое вместе.
Веснин глядел, как на величайшее чудо, на эту маленькую девочку, которой совсем недавно еще вовсе не было на свете и которая теперь так независимо болтала о чем-то своем и жила своей, неведомой другим жизнью.
Девочка нисколько не была похожа ни на Дуню, ни на Бориса. Возможно, в ней были отдельные черты, напоминавшие родителей, — например, цвет глаз и волос, но улыбалась она по-своему, выражение ее лица было иным.
Дуня перехватила взгляд Веснина.
— Вот растет, — сказала она, обняв дочку. — Мне и самой удивительно, откуда у нее что берется… Каждый день что-нибудь свое, новенькое.
— Я всю жизнь, с тех пор как научился читать, — говорил Борис, когда все сели за стол ужинать, — мечтал стать сельским врачом. Я родился в деревне и еще помню то старое время, когда родители болячки у детей лечили теплым коровьим навозом. И вот не успел я здесь и трех лет поработать, как уже намечается грандиозное строительство. Несомненно, вырастет вскоре и рабочий городок, и я буду работать уже не в сельской, а в городской поликлинике.