Отвести взгляд было не так просто. Но все-таки проще, чем начать жизнь сначала. И Олег отвел, тут же получив удар по затылку мячиком для игры в большой теннис. Проклятые пятиклашки. Их даже бить неудобно - приходится все время нагибаться.
Культура давно стала то ли
привилегией, то ли наслаждением, то ли
извращением, то ли алиби.
из книги(2)
Не любил, а точнее не мог нагибаться в гимназии по крайней мере еще один человек - лет так примерно двадцати восьми, невидимый для многих из-за своего вечного пребывания в подвале столяр Шуйский. В сентябре перетаскивал выращенную на даче картошку и неудачно закинул мешок. Вот уже ноябрь был наготове, а поясница, как прима-балерина, требовала особого внимания, капризничала и не терпела, когда о ней забывали хотя бы на минуту. Работе это не способствовало. Во всяком случае той работе, что была связана с починкой сломанных стульев, сколачивании бесчисленных стендов и прочих наглядных пособий. Зато освобождалось время на то, что, собственно, делало Шуйского не вполне обычным столяром. Он сочинял песни. Более того - недавно записал альбом /"Пиши пропало"/, предварительно продав резной буфет, - рукотворный памятник, издали напоминающий Зимний дворец, - над которым трудился чуть ли не год. А потом еще год искал покупателя. За две ночи в студии одной дышащей на ладан частной радиостанции записал десять песен, в качестве второго гитариста пригласив местного виртуоза Славу, который обычно в подземном переходе один в один копировал Джона Маклохлина или, на худой конец, Эрика Клэптона. Сессионный музыкант обошелся Шуйскому в две бутылки водки. Если не считать третьей бутылки.
Записи размножили на ста кассетах, что для начала было неплохо. А по утрам казалось, что просто хорошо.
Размышляя о своем несомненном светлом будущем, Шуйский не заметил, как в столярку прокрался пронырливый гимназист с красной повязкой на рукаве и фальцетом позвал автора и исполнителя к телефону.
- Меня? - смутился Шуйский. Никогда еще ему не звонили в гимназию. Особенно по телефону.
Смущение было Шуйскому к лицу. Поднявшись на вахту, он, прежде чем взять телефонную трубку - покосился на потрескавшееся зеркало и убедился, что действительно - к лицу. Кроме худого плоховыбритого лица в зеркале уместились выцветший, но в прошлом определенно синий халат, хорошо сидящий на его спортивной фигуре, и дворняжка Зинаида, прокравшаяся за спиной у дежурных в вестибюль, чтобы в который раз погреться у батареи.
Звонил, как ни странно, Слава-гитарист, и голос его был отчетлив, каким был всегда после трех кружек пива.
- Читал? - спросил Слава таинственно.
- Что - читал? - не понял Шуйский. Ведь он-то не пил с утра трех кружек пива.
- Газету "Первая молодость" за сегодняшнее число.
- Я что - похож на того, кто читает "Первую мо..." Постой, а там не про нас?
- Вот именно!.. Слушай: Только что вышедший альбом "Пиши пропало" автора и исполнителя Шуйского представляется нам произведением в равной степени изысканным и доходчивым. Несомненные способности автора проявились здесь в полной мере, что позволяет надеяться..."
Что за бред... Молодежная газета не могла выражаться таким допотопным языком. Это было настолько очевидно, что Шуйский громко рассмеялся. И можно представить, что по этому поводу подумал гитарный виртуоз.
- Если тебе так хочется - считай, что я поверил устав смеяться, сказал Шуйский, повесил трубку и довольный тем, что его не смогли разыграть, быстро спустился в подвал.
А через час заботливый завхоз Смертин подсунул ему принесенную из гимназической библиотеки "Первую молодость", где Шуйского действительно хвалили и как раз теми самыми допотопными словами /"в равной степени изысканным/и/и доходчивым/и/"/"Может быть так и начинается слава?" - мелькнула в голове дикая мысль, и захотелось схватить гитару и спеть что-то мажорное. Разумеется, не из своего репертуара. Но в присутствии пожилого завхоза Шуйский сдержался, ограничившись радостным восклицанием.
Когда завхоз ушел, статья была перечитана заново. Несомненно его хвалили. Ожидаемого скрытого издевательства замечено не было. Что ж, Шуйский был благодарен автору по фамилии Белкин за добрые слова, хотя то обстоятельство, что статью написал Слава-гитарист, вероятно подпортило бы Шуйскому настроение. Но вычислять тех, кто скрывается за газетными псевдонимами, не входило в обязанное столяра гуманитарной гимназии.
С миру по нитке - мертвому
припарка.
из корзины(3)
Учительская была почти пуста. Многие разбрелись на большой перемене по своим так называемым лаборантским - пить чай. Возле окна стоял Леонид Игоревич, физик лет тридцати, недоуменным взглядом обводя все вокруг. Недоумение появлялось на его лице всякий раз, когда он переступал порог гимназии. Всем было известно, что устроился он сюда временно, ожидая, пока освободится место в одной фирме. Подразумевалась, конечно, престижная фирма... Прошло уже семь лет. Но Леонид Игоревич по-прежнему вел себя так, будто завтра, в крайнем случае - послезавтра, он покинет стены гимназии, чтобы никогда сюда не возвращаться. Особенно это чувствовали дети. Они на его уроках активно развлекались, благо гимназия гуманитарная, - а Леонид Игоревич недоумевал. Ему все еще было странно, что ученики его не слушают, что учебный год начинается первого сентября, а заканчивается в конце мая, а главное не понятно, почему он до сих пор здесь и каким образом без него сводят концы с концами престижные фирмы?
Зато Леонида Игоревича любили женщины. Точнее - учительницы начальных классов. Почему-то исключительно они.
Недоумение физика было прервано рекламой шампуня для париков. Это только что вошедший преподаватель ОБЖ майор Неволин включил телевизор. Смотреть его Неволин не собирался, но он ненавидел тишину. Может быть потому и пошел работать в гимназию? Во всяком случае, на уроках ОБЖ всегда было шумно, если не сказать, что грохотала канонада.
На майора с уважением посмотрели сразу три женщины, среди которых не было ни одной учительницы начальных классов. В первую очередь это была Ирина Павловна Ежова, математик с двадцатилетним стажем, более известная как жена-героиня, сменившая пятерых мужей и уже два месяца как снова свободная.
Не оставила майора без внимания и Полина Андреевна Прыгунова, филолог одних с Ириной Павловной лет, страстная поклонница М. Веллера. Ее иногда любил дразнить ныне пребывающий на курсах повышения квалификации преподаватель информатики Мстислав Валерье вич Лугин. Лугин как бы невзначай приводил какую-нибудь заранее подготовленную цитату из Веллера, вроде: "Я побрел найти немного понимания к московской знакомой", после чего Полина Андреевна активно злилась и с ее малиновых губ слетали полупристойные выражения, и это доставляло неслыханное удовольствие не только Лугину, но и всем присутсвующим.
Третьей женщиной, посмотревшей с уважением на майора Неволина, была Агнесса Ивановна Иванова, преподавательница французского и, факультативно, - испанского. Она несколько лет назад целый месяц работала по обмену в одной из марсельских школ и с тех пор имела привычку говорить: "А у нас во Франции..." Больше о ней сказать что-либо сложно.
Итак, три дамы обсуждали личную жизнь преподавательницы английского Натальи Антоновны Скрябиной, ее возможные перспективы выйти замуж за - подумать страшно - директора 31-ой школы Молотова. Из-за щекотливости темы относительная тишина им тоже мешала, но телевизор они включить, - тем более на полную гром кость, - не догадались... А еще говорят, что в армии остались одни солдафоны и нет находчивых людей. Хотя, может быть после ухода в запас майора Неволина действительно нет...
В общем, большая перемена была в полном разгаре.
Материальные потери неизбежны
из книги(4)
Когда Оскар Александрович начал переводить стрелки на зимнее время, то никак не мог остановиться. Крутил их, крутил, пока пальцы не занемели. Лет пять сбросил, но этого было мало. Неплохо было бы сбросить и лишних килограмм десять-двенадцать. Второй раз жениться. Нет, вначале первый раз развестись.