Когда на арену вывели последних лошадей перед большим перерывом, Мадаленна заметила Джона, он о чем-то разговаривал с Майклом, и они выглядели явно чем-то взволнованными. Ее кавалер поймал ее взгляд, и гримасу недовольства едва успела прикрыть натянутая улыбка. Там явно что-то происходило, но они с Сарой не могли понять, что именно, и Мадаленна почувствовала, как внутри клубком свернулось тяжелое предчувствие.
— Гэлбрейт точно проиграет. — раздался чей-то низкий голос сзади нее.
— Да и не только он, — первому басу вторил чей-то голос повыше. — Слышал, сколько народу на нее поставили?
— Он точно проиграет, а, значит, жди концерта.
Мадаленна резко повернулась, и двое молодых людей, немного тщедушных на вид, смущенно переглянулись и хотели что-то сказать и ей, однако гневный взгляд Мадаленны заставил их отправиться восвояси. Ей нужно было быть внизу, и она уже собралась спускаться, когда Сара ее попридержала и упросила остаться. На сердце у нее было тяжело, и она принялась теребить пояс, не заботясь, что он может размохриться.
Раздался первый свисток, и на арену вышли три лошади; в одной из них Мадаленна узнала ту, на которую ставил Джон, — белая с бежевыми пятнами — и что-то резко кольнуло ее в сердце. Она навела бинокль на него и невольно отшатнулась — таким злым и раздраженным она своего друга не видела никогда. Он стоял так близко у ворот, что мог коснуться шеи лошади рукой, но он лишь что-то прошептал, махнул рукой и закурил. Прозвучал второй свисток, и лошади ринулись с места. Они неслись вровень, когда белая неожиданно обогнала всех и, встав на дыбы, сбросила с себя наездника. Весь амфитеатр ахнул, первые скамьи поднялись, и в воздухе раздалось: «Умер?» однако молодой человек, к счастью, быстро встал и, слегка прихрамывая, пошел к судье. Мадаленна вздохнула с облегчением, но внезапно вся арена огласилась жалостным лошадиным ржанием, и Джон, ее друг Джон, вдруг перемахнул через ограждение и что-то крикнул врачу; в тихом гуле голосов она смогла явно расслышать: «Пристрелите ее.» Ей показалось, что она сейчас потеряет сознание — все смешалось перед ее глазами и в ее ушах; кто-то кричал, где-то вдалеке слышались звуки выстрелов, и все покрывалось истошным лошадиным ржанием, которое било прямо по сердцу; ржанием обреченного животного, которое могло еще жить, но которое не могло больше приносить денег. Мадаленна взяла себя в руки только тогда, когда поняла, что пробирается сквозь толпу к арене. Ее хотели остановить, однако фамилия Стоунбрук прозвучала достаточно громко, чтобы ее смогли пропустить прямо к животному. Бедная лошадь била ногой, но все только смотрели на Джона и врача, а последний морщился и старался не глядеть на бедное животное.
— Пристрелите ее. — голос Джона звучал так спокойно, что Мадаленне показалось, что это вовсе не ее Джон. — Пристрелите ее, она мне больше не нужна. Ну же! — его голос сорвался на фальцет, и она, едва понимая, что делает, прорвалась в круг около животного
— Не смейте! Не смейте этого делать!
Все в удивление посмотрели на нее, и врач наконец взглянул на лошадь и аккуратно взял ее за ляжку. Джон было дернулся, однако яростный взгляд Мадаленны отрезвил его, и он отшатнулся к калитке.
— Она все равно помрет, Мадаленна. — это был новый Джон, хладнокровный, жестокий, проигравший. — Она сломала ногу, а лошади со сломанными ногами не живут.
— Ну вообще-то, — вмешался Майкл. — Чисто теоретически… — но Джон сверкнул на него зелеными глазами, и тот замолчал.
— Сделайте что-нибудь, прошу вас. — Мадаленна обратилась к врачу, но тот растерянно разводил руками и посматривал в сторону Майкла и Джона — хозяев скачек. — Я готова заплатить, только спасите ее, пожалуйста!
Но все только озирались кругом, и Мадаленна никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она чуть не плакала, но как можно было помочь слезами бедному животному, которое едва не умирало от боли. Она сама бы забинтовала ей ногу, но не знала как, и от этого ярость и слезы душили ее. Не было никого, кто мог бы помочь, и она беспомощно умоляла каждого на арене, и все только разводили руками.
— Прошу вас, помогите ей! Джон! — но Джон тоже не слышал ее; он был в своих мыслях и раздумывал над тем, что бедное животное не принесло ему победы.
— Мисс Стоунбрук, по регламенту мы обязаны убить…
— Да что это за регламент! — раздался вдруг спасительный голос, и Мадаленна бросилась ему навстречу. Мистер Гилберт, встревоженный, со съехавшим вбок галстуком, спешил на помощь. — Немедленно позовите врача!
— Мистер Гилберт, врач здесь, но он не помогает! — она подбежала к нему, совсем не заботясь, что прическа растрепалась окончательно, а шляпа вообще пропала неизвестно куда. — Прошу вас, помогите, не убивайте ее.
— Мистер Гилберт, поймите, — начал врач, но Эйдин решительно его прервал и протянул свежую хрустящую бумажку.
— Перестаньте нести околесицу и сделайте наконец свое дело.
В его глазах больше не были и тени улыбки, только презрение и негодование, однако когда он повернулся к Мадаленне, взгляд его смягчился, и он протянул ей потерянную шляпу.
— Кажется, это ваше.
В силах Мадаленны оставалось только кивнуть и, не видя, принять находку. Она внимательно следила за тем, как над лошадью собрались еще несколько врачей, и все они бережно подняли ее ногу и подложили лед. Мадаленна откинула волосы со лба и, минуту постояв, решительно открыла сумку и вытащила оттуда небольшую книжечку. Это была чековая книга, которой Хильда снабдила ее с десяти лет. На ее имя выписывались каждый месяц чеки, на крупные суммы, по словам Хильды, для поддержания должного уровня жизни, однако Мадаленна никогда ими не пользовалась и носила с собой ради того, чтобы показывать Бабушке. Но сегодня был другой день.
— Ну, хорошо, ну, вылечим мы ее, а что дальше делать, мистер Гилберт? — послышался голос Майкла. — Для скачек она непригодна.
— Представляете, мистер Кемп, лошади нужны не только для денег. Она не заслуживает смерти, только из-за того, что проиграла ваши соревнования.
— Да я-то понимаю, но как вы объясните это нашим коллегам? Лошадь-то удовольствие дорогое…
— Не беспокойтесь, думаю, я смогу найти нужные слова и средства. А вы лучше займитесь вашим товарищем, больно нервный он у вас.
— Он проиграл, понимаете? А как вы себя вели, когда проиграли огромную сумму на скачках?
— Пошел работать.
— Вот, — вклинилась в разговор Мадаленна, и оба джентльмена изумленно посмотрели на нее. — Возьмите, Майкл. Тут ровно пятьсот фунтов.
Майкл посмотрел на бумажку как на змею и вдруг залился румянцем. А мистер Гилберт тоже достал такую же книжечку, быстро в чем-то расписался и протянул в конец оторопевшему Майклу Кемпу. Тот внезапно замотал головой и протянул бумажки обратно.
— Я не могу. Не могу. Сара бросит меня, если узнает, что я так с Дикси…
— За все нужно платить, мистер Кемп. — сурово произнесла Мадаленна. — Попрощайтесь от меня с Сарой, и сообщите мне, если с Дикси будет что-то не так.
— И мне. — подхватил мистер Гилберт. — Полагаю, мы оба будем ее опекать теперь.
Эйдин внимательно посмотрел на Мадаленну, и она решительно отерла лицо от неожиданно выступивших слез. Она никогда не плакала из-за пустяков, не будет и сейчас; просто все случилось слишком неожиданно, и она не смогла уговорить себя не рыдать. Мадаленна посмотрела на небо, но оно было сухим, значит, и ей плакать не нужно. Все перестало иметь для нее значение, ей даже не беспокоило, расскажут ли об ее поведении Бабушке; ей нужно было домой, к Аньезе, чтобы полежать у нее на коленях и услышать, что все пойдет своим чередом. Да, ей нужно домой, и ей не нужно никакого Джона в довесок. Мадаленна захлопнула сумку и, оправив платье, вышла через запасную калитку. Дорогу она знала хорошо и могла не волноваться; ноги сами доведут ее до Аньезы. Она уже подходила к выходу, когда сзади нее послышался топот ног, и через секунду прямо перед ней вырос Джон. Мадаленна знала все, что он собирался ей сказать; что он испугался, что он был не в себе, что ему очень жаль. И она бы могла все это выслушать, если бы не хотелось так плакать, и ворот платья не сжимал ее шею так сильно, что ей казалось, она упадет тут же.