— Мадаленна! Ты не подойдешь к нам? Одну секунду, миссис Гилберт, я ее сейчас позову.
Не было смысла прятаться и убегать, это все равно настигло бы. Не будь Мадаленна так счастлива, она, наверное, не смогла и с места сдвинуться, увидев она своего недавнего знакомого и его прекрасную жену. Ранняя неприязнь ушла, и оставила после себя глубокое смущение, которое всегда сопровождало ее по жизни, а уверенность в том, что она предала их знакомство ложью, и вовсе могло бы превратить ее в соляной столб. Но все это меркло по сравнению с близким счастьем, и попытка свести улыбку с лица провалилась — возможно, впервые за долгое время в их жизни наконец произошло что-то радостное.
— Не надо меня звать, Тедди. Я сама в состоянии подойти.
Семейная чета была прекрасна, отметила про себя Мадаленна. Миссис Гилберт немного щурилась на солнце без очков, но это не делало ее менее прекрасной. Она была замужем, и закрытое платье красило ее так же, как это платье нелепо смотрелось бы на Мадаленне. Миссис Гилберт была красива; со своими иссиня-черными кудрями, со слегка раскосыми глазами и блестящей улыбкой, но вот, что удивительно, мистер Гилберт нисколько не терялся на ее фоне — в синем летнем костюме, с папкой в руках и вечной мягкой улыбкой. Такие пары обычно появлялись на первых страницах толстых журналов, о них не писались захватывающие истории, им только отводили главные рамки в альманахах счастливых семей. А вот про Мадаленну можно было написать отличный готический роман.
— Мисс Стоунбрук! — голос у миссис Гилберт был низким, грудным, от этого она еще сильнее напоминала то Хеди Ламарр, то Элизабет Тейлор. — Рада с вами наконец познакомиться. Мой муж много рассказывал о вас.
— Вас, должно быть, сильно утомили эти рассказы. — Мадаленна пожала в ответ руку и спряталась в материнских объятиях; могли случаться любые бури, но одно она знала точно — мама всегда будет ее спасением.
— Это комплимент вашей скромности или оскорбление меня как рассказчика? — раздался голос мистера Гилберта, и Мадаленна хмуро усмехнулась.
— Полагаю, все вместе, сэр.
— О, вы угадали со вторым, — рассмеялась миссис Гилберт. — Мой муж — ужасный рассказчик, но ваш облик от этого нисколько не пострадал. Вы точно такая же, как я себе и представляла.
— Вот как? — Мадаленна наконец взглянула на семейную пару, и ей показалось, что те беседы с мистером Гилбертом были так давно, что она едва ли сможет вспомнить, о чем они говорили.
— Да, — миссис Гилберт снова улыбнулась. — Ваша красота ровно соответствует вашему уму.
— Вряд ли это можно назвать комплиментом, миссис Гилберт.
Все рассмеялись, и один мистер Гилберт покачал головой. Мадаленна не могла разобрать выражение его лица, может от того, что смотрела на него мельком, стараясь не задерживаться взглядом, а может от того, что теперь оно было еще более непроницаемым, чем всегда.
— Прошу вас, называйте меня Линдой, хорошо? — женщина улыбнулась и снова пожала Мадаленне руку. — А я, если вы, конечно, не против, буду называть вас Мэдди. Просто ваше итальянское имя слишком длинное, я боюсь его не выговорить.
— Как вам будет удобно.
— Нет, Линда, — неожиданно встрял в беседу мистер Гилберт, и Мадаленна вдруг заметила, что кроны деревьев стали красноватыми; ее всегда удивляло то, как листва умудрялась перемениться за одну ночь. — Это не совсем красиво, все же имя моей знакомой — мисс Мадаленна Стоунбрук, а не Мэдди. Так что, уж постарайся, моя дорогая.
— Удивительно принципиальный джентльмен. — нежно улыбнулась миссис Гилберт и позволила себя поцеловать в щеку.
Все присутствующие переглянулись, замелькали улыбки, всегда сопутствующие счастливой паре, и где-то даже блеснула вспышка фотоаппарата — у Тедди никогда не было никаких понятий о такте и приличиях. На лицо мистера Гилберта упала серая тень, а его жена смотрела еще более уверенно и ослепительно — она была приучена к такому вниманию, и нисколько его не смущалась.
— Миссис Гилберт, — поспешила на помощь Мадаленна. — Как вам понравился Портсмут?
— О, очень милый город! — живо отозвалась женщина. — Замечательный, но больше трех дней я бы тут не выдержала.
— Вот как? — Мадаленна изо всех сил старалась поддерживать светскую беседу, но получалось с трудом. — Мне казалось, вы, наоборот, часто здесь бываете. В газете написали, что…
— Газеты слишком часто врут, — рассмеялась Линда. — Нет, это Эйдин любит всякие провинциальные уголки, я же без ума от Лондона. А что же вы? Сколько вы еще планирует здесь в этом диком местечке?
— Полагаю, что всю жизнь.
— Как, всю свою жизнь? Но вам же еще нет и двадцати, как же выходы в свет, скачки, замужество, в конце концов? Нет, не подумайте, я вполне современна, — спохватилась миссис Гилберт, когда Эйдин легко нахмурил брови. — Однако с вашей фамилией и вашим наследием… Согласитесь, трудно будет пойти против устоев.
Упоминание о замужестве чуть не перекосило лицо Мадаленны, и ей показалось, что на синее небо опустили колпак, но она проморгалась, и синева снова стала прежней. Что поделать, может, кто-то и говорил, что шестидесятые стали новым десятилетием без предрассудков, но Мадаленна могла поспорить, что они просто никогда не бывали в маленьком английском городке. Но она
любила Портсмут; она не любила тех людей, которые портили ей жизнь, но город здесь был ни при чем. Она хотела сбежать в Лондон, но только на время, чтобы потом вернуться обратно домой, с багажом новых достижений и открытий, которые будет приятно рассматривать при свете камина.
— Видите ли, я считаю, что замужеству еще придет свой черед, к тому же моему избраннику сначала придется познакомиться с моим отцом. — Мадаленна взглянула на Аньезу, и увидела, как та просияла. Она просияла за компанию. — А что насчет выходов в свет, то меня это мало привлекает. Недавно я уже была на одном светском мероприятии, и не могу сказать, что мне понравилось.
— Кстати, насчет Дикси! — воскликнул мистер Гилберт, и Линда с удивлением на него взглянула. — Мисс Стоунбрук, с полной уверенностью могу сказать, что наша с вами подопечная пошла на поправку. Она уже может двигать ногой, и говорят, что она скоро сможет встать.
— Благодарю вас. Сколько я должна за вашу помощь?
— Мисс Стоунбрук, — нахмурился Эйдин. — Если вы желали меня обидеть, то у вас это получилось.
— Я вовсе не…
— Тогда оставьте эту чепуху, и я сделаю вид, что не слышал подобных слов.
— Но я же должна как-то… — Мадаленна запнулась и встала в тупик; мистер Гилберт снова улыбнулся, и сердитого выражения как не бывало, и Мадаленна посмотрела на небо, чтобы согнать смущение со своего лица. — Спасибо, мистер Гилберт.
— Наконец-то! Пришли к соглашению! Спасибо вам, мисс Стоунбрук.
Они отвесили одновременно друг другу поклон, и обе шляпы слетели на землю. Аньеза быстро подняла маленькую «таблетку» своей дочери и повернула ее к себе лицом. Мадаленна не знала, зачем мама это делает, но доверие к ней было полным и необъясним, а потому она спокойно улыбалась ей, пока Аньеза старательно выпускала челку дочери на лоб — так ей шло гораздо больше.
— О чем это вы? — раздался голос Линды, и Аньеза улыбнулась еще загадочнее.
— О, это отдельная история, дорогая, — ответил ей мистер Гилберт. — И с позволения мисс Стоунбрук я ее расскажу.
Мадаленна кивнула, и ровно в полдесятого утра раздался звон колокола. Если она хотела встать первой в ряду хора, ей нужно было поспешить. Она расправила воротник платья, и внезапно ей захотелось сравнить себя и эту красивую женщину. Мадаленна и раньше видела красоту во плоти — ее мама всегда была для нее примером — но у Аньезы был мягкая, средиземноморская привлекательность, а красота Линды била в глаза, ослепляла; наверное, Хильда видела в своих мечтах внучку именно такой. Когда такая женщина входила в комнату, все вставали. Мадаленна усмехнулась, любопытно было бы это — понимать и осознавать не свою «интересную внешность», а красоту во всех ее смыслах. Но Мадаленне из всего этого были доступны только большие, слишком серьезные глаза, немного старящие ее, маленькие для хозяйства руки, шея как у гуся и суровая улыбка. И она была вполне довольна тем, что видела в зеркале. Еще в детстве она поняла, что платья для детей на ней будут смотреться слишком глупо при ее комплекции, и с тех пор носила уменьшенные копии нарядов мамы, и при сравнении с этой женщиной, она вдруг обрадовалась, что на ней было серое строгое платье, а не юбка с пуделями и цветами.