«Думай, Мадаленна, думай.»
Больше этого она только боялась завалить эссе. Дурацкие мысли кружились в ее голове, и никак не выходили на бумагу. За два часа бодрствования она исписала два листа, и это никуда не годилось. Эффи наверняка бы торжествовала сейчас, и от этого Мадаленне хотелось запустить стаканом с перьями в стену. Она могла написать то, что действительно думала об этом вопросе; могла расписать, как бестолково и пошло современное искусство, и у мистера Флинна она получила бы высший балл. Но мистер Гилберт не был мистером Флинном, и он не любил искусство. Мадаленна старалась не примешивать к университетскому заданию свои личные воспоминания и мысли — но ничего не получалось, и голос Эйдина звучал у нее в голове. «Он не любит искусство, он за новое и отрицает старое, и если я напишу, что презираю все современное…», — мысли Мадаленны путались, и она беспорядочно сминала бумаги. Сам мистер Гилберт, наверное, оценил бы ее нестандартное мышление и даже с удовольствием поспорил бы, но завтра, в большой аудитории, ее летний собеседник, товарищ мистера Смитона растоворится навсегда, и вместо остроумного и мудрого человека останется сэр Эйдин Гилберт, далекий и холодный. Разумеется, он будет учтив, даже весел, но между ними будет та самая стеклянная стена, о которой они говорили в прошлый раз. Ее откровенность покажется пошлой, и он подумает, что все это шоу было устроено только для того, чтобы его разжалобить.
«Только если ты сама раньше его не удивишься.» — усмехнулась про себя Мадаленна и подошла к зеркалу. Если она сделает удивленное лицо, то может быть ей и поверят. Ведь смогла же она достоверно изобразить растяжение, когда не сдала норматив по физической культуре. Но то был Слоуб, которого обмануть было легче всего, и за то выступление ей до сих пор было стыдно. От керосиновой лампы у ее отражения тускло блестели волосы, и она попыталась сложить руки в молитвенном жесте и посильнее выкатила глаза. Получилась достойная пародия на Мадонну, и Мадаленна поразилась отвратительному сходству с Иезавелью. Нет, она глубоко вздохнула и присела на кровать, нет, если погибать, так с честью. Она не станет лгать и изворачиваться. Случилось, так случилось. Разве мало в жизни случайностей? Значит, так и должно было произойти. И эссе она сдаст позже, когда сможет осмыслить все то, что от нее требуется. Часы в гостиной пробили два ночи; Мадаленна зевнула, взбила подушки и легла, натягивая одеяло до ушей. Утром все образумится.
***
— Мадаленна! — крик раздался откуда-то издалека, и она махнула рукой, чтобы кто бы там ни был замолчал. — Мадаленна!
Спину сильно ломило, и Мадаленна едва смогла разогнуться. Солнце уже било в окна, и она прищуренно посмотрела по сторонам. Если она и была в постели, то та была слишком жесткой, чтобы на ней спать. Рука коснулась чего-то твердого, и на глаза ей попался Тацит. Мадаленна нахмурилась: еще немного, и она сможет вспомнить, почему она всю ночь просидела за столом, а сейчас Аньеза стояла около нее с неизменным тазом и что-то сердито выговаривала. Еще немного; она пробурчала про себя тихое ругательство и оглянулась — смятые листки были перемешаны с чистыми, и везде, на каждой строчке была Мона Лиза и Да Винчи. Значит, она все же не легла вчера ночью; значит, ее гордость оказалась сильнее, и она все-таки села за эссе. «Ну-ка, интересно», — Мадаленна было взялась за страницы, но, стоило ей поднять голову, как там чтто-то застучало, забило, и ей показалось, что сотни рапир одновременно забились о ее череп. Бессонные ночи она всегда проживала хорошо, редко страдала мигренями и наутро чувствовала себя только немного уставшей, но временами все ночи складывались воедино, и тогда ее собственный организм восставал против нее, и Мадаленна укладывалась с головной болью и мутнотой на целые дни. Это ей передала Аньеза, и все подкрепилось привычными ночными бдениями самой Мадаленны и ее несобранностью — она слишком сильно любила читать по ночам.
— Мадаленна! — снова воскликнула мама, и для пущей убедительности потрясла полотенцем. Однако должного эффекта это не произвело, и ее дочь махнула рукой и уронила голову на учебники. Делать было нечего. — Милая, — Аньеза пригладила ее нерасчесанные волосы и легко похлопала по спине. — Ты опять всю ночь не спала?
tab>В ответ раздался какой-то сдавленный звук, рука немного дернулась, и ее дочь с трудом подняла голову. Вероятно, солнце слишком било ей в глаза, и Аньеза пожалела, что не купила вовремя светонепроницаемые шторы, так ее дочке было бы намного легче спать. Но Мадаленна всегда протестовала и говорила, что те напоминают ей войну, и Аньеза каждый раз сдавалась.
— Милая, тебе все равно придется встать. — Аньеза намочила полотенце и приложила его к затылку; Мадаленна слегка дернулась и облегченно вздохнула. — Сегодня первый день учебы, я специально разбудила тебя пораньше. Пойдем, я тебе сделаю горячий чай.
— Это все эссе, — потягиваясь, простонала Мадаленна. — Только к утру смогла все написать.
— Ты что, только вчера о нем вспомнила? — попыталась быть строгой Аньеза. — Мадаленна, я же тебя предупреждала!
— Мама!
— О, нет! — махнула рукой миссис Стоунбрук. — Не надо жалостливых взглядов. Я тебе говорила позаботиться о себе раньше, так?
— Мама, это отсутствие вдохновения.
— Это отсутствие дисциплины. — сурово подвела итог Аньеза и протянула таз с водой. — Иди умываться и одеваться.
Мадаленна виновато посмотрела на нее, и Аньезе показалось, что это Эдвард на мгновение взглянул на нее; ее дочь была слишком похожа на мужа, и временами у нее чуть рассудок от этого не мутился. Зашуршало платье, полилась вода, и она услышала знакомое фырканье — сколько раз Аньеза говорила, чтобы дочь умывалась теплой водой и не истязала себя, но разве Мадаленна слушала ее?