Кстати, вопрос с голой ногой благополучно разрешился сам собой. Нога сопровождала ее в перемещениях - из чего стало понятно, что это - ее собственная нога.
Так что проблем в этом мире почти не осталось. За исключением одной: неудержимо холодало. И эта неудержимость была каким-то таинственным образом связана с негромким журчанием сбоку. Она слышала это журчание и раньше, да только теперь обратила на него должное внимание. И вспомнила, что до журчания был громкий, отрывистый звук - очень неприятный. Собственно, отрывистых звуков было довольно много, но они все были тише, а этот, главный, прозвучал громче, весомее других - после него и началось журчание.
А с журчания-то началось пробуждение! Эта мысль вдруг так четко вошла в сознание, что от ее определенности стало даже грустно.
Вспомнилось, как славно было до пробуждения. Как радостно тогда ощущалось, что мир состоит из нее - из нее одной! Весь огромный, ласковый, теплый мир. Потом мир постепенно начал отступать, отдаляться. Но не весь. Часть его так с ней и осталась - и у нее появилось тело. Сладкими судорогами мир выходил из рук - и у нее появились руки, из ног - появились ноги. И это было даже еще приятней - начавшееся освобождение от всемирного одиночества обещало новую информацию, новые ощущения.
И тут - этот звук. И стало всего не хватать тепла, воздуха, сил... Все забирало негромкое деловитое журчание. Стало так неприятно - и даже страшно. Вот как дело обернулось - страшно!
Глаза по-прежнему тупо таращились вверх в невообразимую вышину - туда, где метрах в двух от ее лица заканчивался серый стакан металлических стенок. И вдруг в вышине, на самом краю бесцветного круга, что-то появилось. Задвигалось. Что-то неотчетливое. А вдруг оно тоже было живое?
Потревожив опять мышцы глазного яблока, она перевела хрусталик на более дальнее видение, и изображение прояснилось. Она вновь мысленно полистала универсальную справочную книгу и нашла подходящее словечко: "лицо". Можно и еще точнее: "человеческое лицо". Человеческое - это еще что такое? Она поискала соответствующую страницу. Человеческое, человеческое... - а, вот!
Но в универсальной книге за простым словечком "человек" оказалось столько объяснений, рассуждений, понятий - причем таких, которые сами еще нуждались в объяснении, - что она решила пока оставить это дело. Человеческое так человеческое. Пускай себе человеческое. На фоне темного потолка.
Человек, вероятно, заглядывал к ней, слегка перегнувшись через край металлического стакана. Была видна только его голова и часть шеи.
Человек что-то говорил - губы и шея двигались.
Появление человека могло означать только одно: мир населен! До сих пор мироздание ей представлялось как-то по-иному, а оказывается вот, гляди-ка, человек! Значит, рассуждая логически, могут найтись и другие человеки, вернее, люди. Не исключено, что их найдется даже довольно много.
Неужели больше трех? Это, конечно, слишком много, ну да ладно. В принципе, она вполне одобрительно относилась к такой перспективе. И мысленно даже улыбнулась склонившемуся человеку.
Но человеку было некогда. Он договорил, и голова его исчезла - ушла за край круга. И только тогда она поняла, что он сказал.
Он сказал: "Глянь-ка - и здесь тоже!" И все. И стало почему-то грустно.
Последние капли теплого и родного неслышно утекали из-под затылка. А вокруг опять запрыгали в воздухе неприятные отрывистые звуки.
Прямо у нее на глазах в металлической стенке, недалеко от края, появилась маленькая дырочка, а пуля, пробившая ее, ударилась о противоположную стенку. Но не смогла вырваться наружу и, лязгнув несколько раз, шлепнулась прямо у щеки, зло шипя и постепенно остывая.
Вокруг - за границей бака, на воронкообразном дне которого она лежала, что-то происходило. А она лежала неудобно - головой в самом низу. Ее голые ноги нелепо раскорячились на вертикальной стенке бака, да и вся она была голая, беспомощная, а вокруг уже стоял самый настоящий холод.
Тарахтели выстрелы, гулко отдаваясь во внутренностях металлического бака, одна из следующих пуль вполне могла пробить стенку где-нибудь пониже и вонзиться, шипя, в ее тело. И даже убить! Но никому не было дела до ее бед и до нее самой.....
От обиды и холода хотелось заплакать, но не было сил активизировать слезные железы. К тому же в голове начало тихонько позванивать, серый круг над лицом стал стремительно темнеть - и тут она спохватилась, что по-прежнему не дышит. Торопливо задышала. Звон и потемнение прекратились.
Снаружи бака еще некоторое время громыхали выстрелы и гудели крики, потом смолкли.
А она себе лежала - тихо-тихо. Как мышка. И легонько, экономно дышала. Берегла силы. Надеялась на то, что придет некто, который приголубит, приласкает, утешит...
2
И действительно - потом, уже ночью, ее нашли.
По стенке бака что-то протарахтело, сверху свесилась пластмассовая лестница. По ступенькам, отдуваясь, спустился человек, плохо различимый в темноте - отчетливо был виден только его белый халат.
Спустившийся наклонился к ней - изо рта у него вырывался теплый парок. Взял за запястье.
Что-то приятное было в его прикосновении мягкое, спокойное, оно напоминало о прошлом, о том, что было до пробуждения.
С покряхтыванием разогнувшись, человек сказал кому-то наверху: "Она жива, давай поднимать".
Таким образом, ее гипотеза блестяще подтвердилась: мир был обитаем. Причем людей в нем было действительно много - наверно, даже пять или шесть. Считаем: один заглядывал, еще один кричал и стрелял (а может, даже двое или трое - она не совсем четко различала голоса), сейчас над ней возвышается еще один (уже как минимум четверо получается), он обращается к пятому, логично допустить, что может отыскаться еще и шестой. "Многовато, - подумалось ей. - Все-таки хватило бы и двух-трех..."
Но что уж тут поделаешь - ведь совершенно ясно, что если имеется пять-шесть, то могут быть и миллионы - надо смотреть правде в глаза.
3
Сверху ее прикрыли одеялом - и это было уже отлично! Можно было не тратить столько энергии на обогрев организма. Появились даже некоторые сверхплановые излишки сил.
Ей пришло в голову, что, с должной экономностью распределив эти излишки, она сможет заговорить со своими спасителями.
Привычно поискав в универсальном справочнике, она наткнулась на слово довольно бессмысленное, но вполне подходящее к случаю: "Здравствуйте!" А что нормальное слово. Для начала, во всяком случае, сойдет. Тут главное - чтобы разговор завязался.
Она сосредоточилась, попробовала. Фу ты! - из горла вырвалось нечто совсем неприличное - хриплое, немодулированное! Значит, поторопилась с разговором.
Как странно, однако: думать можно, а говорить - сил нет. Вот если б все делать мысленно - сколько энергии сэкономилось бы! Ей представилось, как она вносит это предложение на обсуждение - светлая большая комната, много заботливых, добрых людей (и все - в белых халатах!) - все внимательно слушают - а она мысленно им докладывает.
Носилки, покачиваясь, приблизились к урчанию мотора. Потом их рывком задвинули в воняющую бензином внутренность машины. Машина взревела - так натужно, противным басом - и они поехали.
Человек в белом халате сидел рядом, сбоку от носилок, на скамеечке и задумчиво смотрел ей в лицо - прямо в широко открытые глаза. При этом он медленно потирал застывшие на морозе пальцы. Он был такой спокойный, теплый, пухленький, он внимательно изучал ее, без сомнения, она была ему интересна и, может быть, далее симпатична.
Это было так приятно, что она улыбнулась ему - глазами. И подморгнула, показывая свое хорошее настроение. Однако он не отреагировал. Даже не шевельнулся.