— Пришел поглядеть, как возникает седьмое чудо света?
Голос был чуть хриплым, но в нем не чувствовалось никакого удивления — наверное, в деревне такие визиты являлись частью повседневного быта киномеханика. Это подтвердили последующие слова Олега:
— Не надейся — искусством здесь и не пахнет. Голая техника. И сверхчеловеческая выносливость. Хочешь или не хочешь — приходится смотреть, хотя самому уже нехорошо и руки так чешутся — перепутать части, как мы делали, когда я еще плавал. Знаешь, что в нашей профессии главное? Правильный фокус, или попросту — резкость. И, конечно, план.
— Он же от тебя не зависит, — охотно поддержал разговор Войткус. — Ты же сам картин не снимаешь. Показываешь, что дадут.
— Если бы я брал только то, что мне пытаются всучить, то давно положил бы зубы на полку, — и, доказывая противоположное, Давыдов широко улыбнулся. — Кассовые ленты хотят все. Но у каждого из нас есть свой трюк или, по-русски говоря, фокус.
— Ну, и каково же твое секретное оружие? — Парень нравился Войткусу все больше.
— Психология. Жаль, что это строго запрещено, а то я заменил бы половину названий — и в зале ступить было бы некуда. К зрителю надо относиться с уважением, тогда он охотно расстанется со своими копейками, да еще тебе спасибо скажет. Что важнее для ученого: время или деньги? Ну вот видишь! В «Магнолии» я всегда объявляю удлиненный сеанс, в конце концов документальные фильмы тоже надо людям показывать… Они начинают стонать: нет времени, работать надо. Разве я не понимаю? Но у меня тоже работа и кассовый план. И здесь вступает в действие закон математики насчет перемены мест слагаемых: не все ли равно, с какого конца удлинить сеанс? Важно, чтобы не уменьшалась сумма выручки. И вот я пускаю сперва художественный фильм, а потом оплаченный довесок. Кто спешит — может уходить, выход бесплатный. Ты и представить не можешь, как такая рационализация помогает жить! А в основе всего — психология.
— А если в зале не останется никого?
— Сэкономлю электроэнергию. За это тоже дают премию.
— И на полчаса раньше окажешься у дамы сердца… — улыбнулся Войткус, про себя решив, что с такими нарушениями он бороться не станет.
Давыдов и не подумал ни отрицать, ни протестовать против такого вмешательства в его частную жизнь. Скорее было похоже, что он чувствовал себя польщенным.
— «Чем плохо, пока мы молоды?» Астра утверждает, что латыши могут все на свете оправдать цитатами из своих песен. У каждого есть не только своя дайна, но и свой девиз.
— Сейчас ты станешь меня уверять в том, что такая жизнь как раз по тебе.
— Конечно. Когда я служил, то был без малого два года как привязан к своему кораблю. Зато теперь вижу мир вдвойне: и в натуре, и на экране. В фильмах путешествуют обвешанные фотоаппаратами пенсионеры, а я хочу видеть жизнь своими глазами, а не через объектив камеры. Успеет еще прийти время, когда не захочется больше вылезать из дому, и залогом семейного покоя будет телевизор…
— Выходит, с Астрой у тебя несерьезно… Жаль, другую такую девушку найти будет нелегко.
— Слушай, тебя Астра подослала, что ли? — наконец догадался спросить Давыдов. — Ты ее агент, признавайся!
От необходимости отвечать Войткуса спас голос Гунты:
— Эй, вы там, мужчины! Астра просила сказать, что через десять минут можно начинать. Продано тридцать два билета. Такую проворную девушку вижу впервые в жизни, прямо хоть куда! И хорошенькая…
Заметив, что лицо Давыдова становится все более мрачным, Войткус поспешил прервать восхищенные излияния Гунты:
— Хватит! А если я тебя сейчас спрошу, Олег, куда ты исчез прошлой ночью, то только по той причине, что в эту ночь у одного ученого пропала рукопись. И чтобы ты не думал, что мы явились сюда, чтобы разбираться в твоих любовных похождениях, открою еще один секрет: мы с нею, когда не находимся в отпуске, работаем оба в милиции. Ясно?
— Куда уж яснее, — нимало не смутился Давыдов. — Проверяете версию киномеханика… К сожалению — какой бы она ни казалась захватывающей, это все же не более чем совпадение, самое элементарное. Я и в глаза не видал ни вашего ученого, ни его рукописи. А что нельзя поднять, то нельзя и украсть, — блеснул он переиначенной поговоркой.