Продолжая говорить, он снял с одной из полок толстый жёлтый том и принялся яростно листать страницы, то и дело облизывая указательный палец.
– Чтобы не поддаться справедливому гневу, я решил обратиться к библии нашего учреждения – «Своду штрафов и наказаний». Это интереснейшее произведение, дарующее читателю истинное наслаждение и с годами не теряющее своей свежести и новизны. Даже несмотря на то, что после отмены телесных наказаний, о которой лично я глубоко сожалею, из книги пришлось изъять её лучшие главы. Например, главу о применении палки, простой плети и плётки под названием кошка-девятихвостка…
Зрачки директора за стёклами пенсне, казалось, постепенно подёргиваются тонким слоем льда.
– Я не смог найти здесь наказания, которое соответствовало бы степени вашей провинности, Миллион. Если, конечно, не считать немедленного и бесповоротного отчисления.
У Магнуса загудело в ушах. Перед глазами поплыли странные белые тени. На мгновение он представил, как надзиратели-ротвейлеры волокут его к выходу и ударом под зад вышвыривают на улицу. Отчисление? Его выгнали из школы?
У Магнуса закружилась голова, и пришлось ущипнуть себя за бедро, чтобы предотвратить новый приступ сонливости. Нет, только не сейчас! Это было бы уже слишком, момент самый неподходящий! Он не доставит такого удовольствия Могильщику и двум надзирателям, которые ждут в тени, готовые в любую секунду наброситься на него.
– Однако, – продолжал директор, чей силуэт медленно расплывался у Магнуса перед глазами, – я ни на секунду не забываю, что ваш предок, выдающийся Максимус Миллион, был одним из отцов-основателей нашего учреждения.
С этими словами директор почтительно поклонился портрету и снова повернулся к Магнусу.
– Не забываю я и о том, что ваш отец, достойнейший Рикард Миллион, – бывший ученик лицея и главный его попечитель, а также один из самых выдающихся членов нашего административного совета. Так вот, из уважения к этим господам и семейству, чьё доброе имя вы позволили себе запятнать, я решил отложить ваше отчисление…
Оцепенение, охватившее Магнуса, развеялось. Отложить отчисление? То есть его не выгоняют?
– …и ограничить наказание всего лишь часами задержки после уроков, – закончил директор и громко захлопнул «Свод штрафов и наказаний».
– Спа… спасибо, господин директор, – пролепетал Магнус, окончательно проснувшись.
– Не благодарите, – со зловещей ухмылкой произнёс директор. – Я всего лишь строго следую правилам лицея. По моим подсчётам, Миллион, ваши провинности приравниваются к одной тысяче трёмстам сорока одному часу задержания после уроков.
– Одной тысяче трёмстам сорока одному? – переспросил Магнус, решив, что ослышался.
– Но из снисхождения к вам я округлил это число до одной тысячи трёхсот сорока.
– Я… я должен отсидеть столько часов после уроков до конца этого года? – спросил Магнус, всё ещё не веря в происходящее. – Но ведь это получается…
– По семь часов в день, Миллион, – договорил за него директор. – По семь часов и семьдесят пять сотых, если быть точным. Так что я предлагаю вам с этого вечера переселиться в Спальню наказаний.
Этот удар едва не добил Магнуса. В Спальню наказаний? Уж лучше бы тайная ловушка директора сбросила его в бурные воды Акероса!
– Ступайте, – закончил директор, театральным жестом указывая на дверь. – С глаз моих долой. И чтобы больше никаких выходок, не то пожалеете! Идите, Миллион.
И Магнус ушёл, понурив голову, под приглушённый смех ротвейлеров, которые толкали друг друга, будто один из них только что рассказал ужасно смешной анекдот.
5. Тем временем в Ричмен-клубе…
– Как же это надоело, Гаральд! Просто невыносимо!
Возглас вырвался из глубины огромного кожаного кресла. Человек, издавший его, держал в руках развёрнутую газету, из-под которой выплывали облака голубого дыма.
– Всё война да война… У этих дрянных журналистов, похоже, в голове и слов-то других нет.
Его собеседника, тоже укрывшегося за газетой, казалось, не слишком тронуло брюзжание соседа. Как, впрочем, и молчаливого слугу, подливавшего кофе в чашки.
Невозмутимость была необходимым качеством всякого, кто вознамерился стать членом закрытого клуба для избранных, каковым являлся Ричмен-клуб. Как следовало из названия, Ричмен-клуб[2] собирал самых богатых людей Гульденбурга. Старое здание со дня основания клуба (в 1835 году) совсем не изменилось: ковры, лепнина, кресла – всё осталось прежним. Богатые терпеть не могут перемен.