Кроме шумных вечеринок, где можно удобно затеряться в яркой толпе, Магнус любит дождливые вечера. Он проводит их в своём лофте, наблюдая за сумерками, медленно поглощающими мокрый Бруклин. В такие моменты Бейн не разрешает никому приходить к себе, откладывая все дела и перенося важные встречи. Хоть и у него есть вечность, но он ценит каждый такой вечер в одиночестве и тишине, иногда прерываемой раскатами грома. Магнус никому не разрешает нарушать эту свою идиллию, когда он сидит в кресле у окна, вертя в пальцах бокал виски. Чертов Алек в это время лежит на диване и читает книгу, пока гроза не усиливается и в целом квартале из-за мощной молнии, явно угодившей в трансформатор, не пропадает свет. Так иногда случается, Лайтвуд просто на ощупь загибает уголок страницы вместо закладки, наплевав, что этому фолианту примерно его возраст да умножить на двадцать. Магнуса это раздражает, он даже себе не разрешает обращаться с книгами таким образом. Нефилим поднимается, подходит ближе и рывком поднимает Магнуса на ноги. Бейн разрешает бокалу вылететь из пальцев, оставаясь на полу осколками и алкогольными брызгами. Магнус разрешает развернуть себя лицом к плачущему Нью-Йорку, сдернуть шелковые домашние штаны до колен и нагнуть вперёд. Магнус разрешает себе царапать стекло с противным, режущим слух звуком, окончательно портя свежий маникюр, а ещё смотреть в это самое стекло и видеть в нём смазанное каплями отражение Алека — прикрытые веки, дрожащие ресницы, прикушенная губа.
Магнус запрещает себе чувствовать и любить. Особенно смертного. Особенно нефилима. Полуангелы слишком прекрасны и слишком недолговечны. Магнус разрешает себе наблюдать за Алеком, разрешает ему тратить свою быстротечную жизнь на себя. Ёбаный Лайтвуд гремит чашками на его кухне, делая такой вкусный кофе, что Магнусу никогда ещё не приходилось воровать ничего подобного. Ёбаный Лайтвуд будто прописался у него в лофте: вваливается, когда ему вздумается, разбрасывает свои вещи, трахает его. Магнус клянется, что выставит Алека за дверь, если тот посмеет притащить сюда свою зубную щетку. Ёбаный Лайтвуд чешет Черча за ушами, а этот предатель разрешает ему делать это, урча на всю гостиную, словно маленький моторчик с вечным двигателем. "Создания рода кошачьих слишком непостоянны и изменчивы", — думает Магнус, рассматривая свои узкие зрачки в зеркале в уборной "Пандемониума". Не то чтобы на магов это действовало как надо, но Бейн опрокидывает в себя радужный коктейль фейри, а затем сажает к себе на колени молодого оборотня, пока какая-то вампирша слизывает блёстки с его шеи. Магнус не разрешает себе чувствовать и, уж тем более, любить. Вместо этого Магнус разрешает немного забытья с такими же падшими.
Алек вздергивает Бейна на ноги, буквально стряхивая с него несостоявшихся любовников, смотрит взглядом, полным ярости. Его глаза цвета летнего неба затягивает темными тучами, предвещая настоящий ураган. Магнус не знает, почему разрешает себе послушаться и создать это лиловое сияние, когда слышит рычащее "портал". Он разрешает Алеку втолкнуть их в него, а потом уже как-то обреченно разворачивается в сторону ванной, ожидая этого унизительного смывания макияжа. Магнус разрешает Лайтвуду делать с собой всё что угодно. В этот раз Алеку как-то похуй на блёстки, он сдирает с них обоих одежду и привычно ставит Бейна на четвереньки в его спальне. И Магнус разрешает себе стоять вот так, с оттопыренным задом, слушая, как пальцы с хлюпающим звуком погружаются внутрь. Смазки слишком много, это не сулит ничем хорошим, как и то, что Алек достает своё стило и наносит руну выносливости прямо на боку, под ребрами. Магнус разрешает брать себя жестко, сладко, больно. Это продолжается целую вечность, шелковые простыни под ним уже разодраны им же в клочья и намокли от спермы. Магнуса накрывает, кажется, уже седьмой оргазм по счёту. Он болезненный и сухой, потому что кончать больше попросту нечем. Алек сзади даже не запыхался, его руна пульсирует, и он толкается глубже, ещё крепче сжимая пальцами смуглые бедра, а затем выходит. Магнус разрешает ему смотреть, разрешает видеть эту россыпь синяков и засосов, разрешает рассматривать свои покрасневшие от шлепков кожи о кожу ягодицы и растраханную дырку с вытекающей из неё спермой. Наверно, ему должно быть стыдно, но Бейн запретил себе чувствовать что-либо, даже это.
Алек рывком переворачивает его на спину, забрасывая занемевшие ноги себе на поясницу и снова толкаясь внутрь. И вот сейчас становится невыносимо больно, потому что нефилим сжимает пальцами подбородок, не разрешая уворачиваться, заставляя смотреть себе в глаза и видеть всё это.
— Скажи это... Магнус... Скажи, что любишь меня... — хрипит Лайтвуд, будто издеваясь, останавливаясь именно в тот момент, когда головка упирается в простату. — Потому что я тебя да...
Алек рвет его на части, ломая все стены, что он строил вокруг себя веками. Больной ублюдок Рагнор Фелл оказался прав... Магнус может оттолкнуть, может убить своей магией, может взять себя в руки и увидеть всю правду, вот только не видно нихрена, потому что слезы вперемешку с подводкой застилают глаза черной пеленой. Он знает, что Алек не остановится, пока не услышит правильный ответ. Он знает, что Алек будет наносить руну снова и снова, продолжая эту пытку до бесконечности, пока не выбьет из него всю дурь и нужные слова. В голубых глазах напротив, словно неоновая вывеска "Пандемониума", пульсирует "скажи, и я остановлюсь".
— Люблю... — Магнус шевелит искусанными губами, язык липнет к нёбу, отчего звук едва различимо прерывает тишину.
— Вот и хорошо... Не глупи больше... И завтра же начни искать заклинание бессмертия для меня... — выдыхает Алек настолько ласково, что Бейн и не подозревал, что тот умеет так.
Магнус прикрывает веки и болезненно сжимает зубы, когда Лайтвуд покидает его тело, ложась рядом и крепко обнимая. Он не разрешал себе чувствовать что-либо, поэтому сейчас так стыдно. Он запретил себе любить, но заклинание бессмертия лежит в нижнем ящике шкафа под бельем вот уже три месяца, с той самой ночи, когда они впервые встретились...</p>