Пальцы. Вернее, уродливые утолщения, колечками плоти вспухшие вокруг ее ногтей. Ни у одного человека Мыколка не видел таких пальцев. Тем более — у мамы, уж ее-то руки он знал лучше всех на свете.
Но она уже вошла — конечно, никакая не мама, а дряхлая старуха, от одного взгляда на которую хлопчик оцепенел.
Вообще-то все старые люди для Мыколки делились на два типа: одни, навроде его бабули, были занудными, но добрыми. Таких годы одновременно и делали более стойкими, и размягчали. Других же — только иссушали, превращали в подобие той самой костлявой Смерти, которую малюют на картинках да показывают в вертепе. Такие становились злобными, ненавидели всех, кто моложе их.
Но та старуха, что ввалилась сейчас в избушку, не шла ни в какое сравнение с наизловреднейшими из них. Она была самим средоточием ненависти, порождением ночных кошмаров мечущегося в бреду ребенка.
На ее лице не отыскалось бы гладкого клочка кожи даже размером с ноготь младенца. Все оно топорщилось бородавками, меж которыми пролегали глубокие морщины — и те, и другие густо засеянные жесткими волосками. Старуха вообще была невероятно волосата, под длиннющим морковкообразным носом явственно проступали крысиные усики, а уж на голове творилось сущее светопреставление: распатланные космы змеились, спадая по плечам едва не до самого пола. При этом меняли цвет от пепельного до угольного, да еще время от времени вспыхивали алым, точно приугасший костер.
Глаза ее тем же самым алым горели постоянно.
Одежда на старухе представляла собою смесь из грязной рванины разных оттенков серого. А вот обувки у нее вообще не оказалось — и ошарашенный, вконец перепугавшийся Мыколка обнаружил, что ноги у гостьи давно не мыты, с длиннющими звериными когтями и — самое страшное — обе левые.
Это последнее, что он успел заметить. Старуха неожиданно ловко метнулась к нему и ухватила за плечи. Ногти старухи удлинились, превращаясь в остро отточенные ножи. Один из них она с видимым удовольствием прижала к Мыколкиному горлу.
— Что ж ты, родненький, молчал? Я ведь живой дух еще у опушки почуяла, вами тут все насквозь пропиталось. А ты — молчал…
— Знал бы — так закричал бы, — угрюмо отозвался хлопчик. Он с надеждой косился на взрослых, но те по-нрежнему крепко спали.
— Покричи, — милостиво кивнула старуха. — Покричи, если очень хочется. Они все равно не проснутся. А когда проснутся, нас здесь уже не будет. Мы с тобой отправимся далеко-далече, за синие горы, за быстрые воды… — Голос ее зазвучал напевно, а сама она начала раскачиваться из стороны в сторону; коготь-кинжал расцарапал кожу на шее у хлопчика, потекла кровь.
В следующие мгновения произошло сразу несколько событий.
Вопреки старухиным ожиданиям, запах крови разбудил Степана. Тот мигом смекнул, что к чему, но напасть на нее не решился, видя, что жизнь Мыколки висит на волоске. Но видел он и еще кое-что, чего ни старуха, ни сам хлопчик пока не заметили. На пороге у двери, которую старуха, входя, оставила открытой, появились два чобота — оба на левую ногу.
Ее ноздри раздулись, словно у почуявшего добычу хищника, глаза блеснули.
— О! — хмыкнула она. — Да вы ведь к тому же привели ко мне давних моих беглецов! Ну кто бы мог подумать!
Она только-только шевельнулась, чтобы поглядеть на чоботы, а Степан уже прыгнул. С невероятным проворством старуха отшвырнула от себя хлопчика — назад, к дверям — и взмахнула руками. Вовкулак молча полетел в угол, забрызгивая пол своей кровью.
— Зря ты… — начала было старуха.
Он прыгнул снова — зная, что его ждет, но понимая: по-другому нельзя. Чоботы тоже перестали маячить каменными столбами и набросились на старуху сзади.
Мыколка смотрел на них, растерянно сидя на прохладной влажноватой траве, потом вскочил и помчался к сарайчику, где был заперт Орлик. Он понимал, что долго дядьке Степану не продержаться, даже с помощью самоходных чобот. А дядя Андрий так и не проснулся.
Орлик уже и сам вовсю рвался на волю. Ударами копыт он пробил заднюю стенку сарайчика и, если б не подоспел Мыколка, все равно скоро бы освободился. Вдвоем они бросились к избушке, но — поздно.
Через дверной проем наружу вывалился Андрий. (Его выволок, взявши зубами за шиворот, Степан, пока чоботы отвлекали старухино внимание.) Оказавшись вне стен избушки, Ярчук тотчас проснулся, однако так и не успел сообразить, что же происходит. Его только и хватило на то, чтобы проверить, на месте ли заветный сундучок. Тот по-прежнему висел за спиной, в упряжи, которую Андрий не стал снимать на ночь, словно предчувствуя беду; да он вообще последнее время с ним и не расставался.