– Ничего, батюшка, – сказал Огневский, – рано вешать нос. Тайское правительство ведет расследование, дочку премьера им во что бы то ни стало надо найти. Я тоже участвую, и это кое-чего стоит.
Священник кивнул.
– Вы часто в последние пару недель виделись? – спросил Андрей.
– Частенько. Он два-три раза в неделю приезжал ко мне из Бангкока, даже ночевал как-то.
– Приезжал, только чтобы с вами увидеться?
– Да нет, в Паттайю он стал часто наведываться… Я уж забеспокоился, не по борделям ли ходит. Оказалось, нет, какой-то там русский бар новый нашел, стал завсегдатаем. Ну и подружка у него там завелась.
– Погодите, какая подружка? А как же Рачавади?
Отец Николай пожал плечами:
– А когда это нашего мачо останавливало, прости Господи…
– Вы ее видели?
– Да, в храм приходила с Серёжкой один раз. Белоруска она, кажется. Приехала сюда автостопом из Минска. Ну, там, до Владивостока, оттуда через Китай, Вьетнам и так далее, стандартный маршрут. Из этих, в общем… Забыл, правда, как ее зовут. А вот фамилию помню, смешная такая – Борщук.
– Можете описать ее?
– Высокая, светлая, в фенечках… Веснушки на носу.
– А бар как называется, помните?
– Ага, Vagabond. [«Бродяга». – англ.] Там сейчас много хиппи и стопщиков наших ошивается. Странное место для такого, как Серёжка, ну да его не поймешь.
Больше ничего важного узнать не удалось, кроме одного: оказывается, последний месяц Сергей Шестов был одержим новой идеей. Пока в мире все больше людей перебирались в home office – рабочее место, устроенное дома, – поэт выдумал его противоположность – office home, когда, наоборот, вся жизнь переносится на рабочее место. В офисе своей компании, занимавшей верхний этаж в бангкокском небоскребе, он устроил жилые комнаты для себя и ключевых сотрудников (тех из них, кого удалось уговорить). Даже завел там настоящую русскую баню – большую редкость в Индокитае.
Что ж, тем лучше – понадобится один обыск вместо двух.
Уже поднявшись, чтобы уходить, Андрей покосился на окно. За ним виднелась восточная часть двора, высокие кроны леса за забором. Постоял с минуту, щурясь, потом спросил:
– Послушайте, а ведь сейчас Пасхальная неделя?
– Ну да.
– На Пасхальной ведь можно любому подняться на колокольню и позвонить?
– Ага, – улыбнулся отец Николай, – хочешь?
Они поднялись по узкой лестнице наверх, где на фоне леса висело четыре небольших колокола.
– Давай звони, – сказал Шестов младший. – Только «Чижика-пыжика» не надо.
Огневский подумал, потом взялся за веревки. Как умел, отзвонил любимую мелодию:
Призрачно всё в этом мире бушующем,
Есть только миг, за него и держись… 2
Когда звук утих, он постоял, пристально посмотрел куда-то в сторону и стал спускаться. На лестнице неожиданно остановил отца Николая, и они стали о чем-то быстро, тихо говорить. Охранник, стоявший внизу, у подножья лестницы, даже пробасил:
– Все хорошо, Николай Николаич?
– Да, Боря, все нормально. Машина в порядке? Через сорок минут надо съездить кое-куда.
Мотоцикл Огневского рыча выехал из монастырских ворот, двинулся по сельской дороге вдоль края джунглей. Но, спустя полкилометра, вдруг свернул с бетона прямо в лес. Далеко проехать не удалось – заросли были густые, – но Огневский и не собирался. Он оставил железного коня под деревом и стал быстро, ловко пробираться в глубь чащи.
Андрей и не знал, что так близко от Бангкока есть настоящие джунгли…
Как писал дедушка Дарвин: «В тропическом лесу каждая мелочь бесконечно превосходит все, что видел в жизни северный человек». Исполинские стволы, по несколько метров в диаметре, поднимались из красной железистой почвы, их тяжелые листья закрывали небо. Внизу, среди колючих кустов и запутанных лиан, стояли вечные сумерки. Огневский, пригнувшись, проскальзывал через заросли, перепрыгивал рыжие колонны муравьев и черные колонны термитов, которые текли по земле, как ручьи. Пахло одновременно кислым гниением, пряными цветами и сладкими фруктами.