«Полный отказ в сотрудничестве требует полной организованности. Беспорядок происходит от гнева. Необходимо абсолютное отсутствие насилия. Всякое насилие было бы шагом назад для дела и бесплодной растратой невинных жизней. Прежде всего, пусть соблюдается порядок!»
Тактика отказа от сотрудничества была установлена в течение двух предшествовавших месяцев Ганди и его комитетом отказа от сотрудничества. Было постановлено следующее:
1. Отказ от всех почетных титулов и должностей.
2. Неучастие в правительственных займах.
3. Забастовка судов и судебных деятелей; урегулирование тяжб частными третейскими судами.
4. Бойкот правительственных школ учащимися и семьями.
5. Бойкот Советов конституционных реформ.
6. Непринятие назначений правительства на все официальные должности.
7. Отказ от всех гражданских и военных постов.
8. Пропаганда Свадеши,[45] то-есть, после отрицательной части программы часть созидательная, новый порядок, который должен лечь в основу новой Индии. Мы вернемся к этому ниже.
Это был только первый этап; и здесь обнаруживается— изумительная для европейских революционеров—осторожная мудрость этого человека, который приводит в движение огромную машину индусской революции и удерживает ее как бы висящей в воздухе на первой зазубрине. Здесь не идет речь о гражданском неповиновении. Ганди знаком с ним. Он изучал его у Торо, которого он цитирует в своих статьях, и он очень заботится о том, чтобы отмежевать его от отказа в сотрудничестве. Гражданское неповиновение — это больше, чем отказ в повиновении, это насилие над законами. «Оно является нарушением, которое может быть с успехом проведено в жизнь только избранным меньшинством, тогда как отказ в сотрудничестве может и должен быть массовым движением». Ганди хочет подготовить народ Индии к неповиновению, но постепенно; он знает, что он недостаточно готов, и не хочет выпускать из рук узды прежде, чем не будет уверен, что народ приобрел власть над собой. В этой первой программе отказа в сотрудничестве не ставится даже вопрос об отказе в уплате налогов. Ганди ждет, когда пробьет час.
1-го августа 1920 г. он подает сигнал к движению знаменитым письмом к вице-королю. Он отсылает ему свои знаки отличия и почетные титулы.
«Не без огорчения, — говорит он, — отсылаю я золотую медаль, полученную мною за мою человеколюбивую работу в Южной Африке, медаль за зулусскую войну, за мои услуги в качестве офицера санитарного отряда индусских волонтеров в 1906 г., медаль за бурскую войну, за мою службу в качестве помощника главного смотрителя отряда санитарных служителей-индусов в 1899–1900 г…. Но, — продолжает он, напомнив о событиях Пенджаба и о тех, которые вызвали движения Калифата, — я не могу сохранять ни уважения, ни любви к правительству, запятнавшему себя этой безнравственностью и этими несправедливыми действиями… Надо привести его к раскаянию… Я побудил народ к отказу от сотрудничества, который дает возможность отложиться от правительства и поступать наперекор ему, не прибегая к насилию». И Ганди выражает надежду, что вице-король исправит несправедливость, посоветовавшись с признанными вождями народа.
Пример Ганди был подхвачен немедленно. Сотни должностных лиц вышли в отставку, тысячи учащихся были взяты из коллегий. Суды были покинуты. Школы опустели. Конгресс всей Индии, собравшийся на специальную сессию в Калькутте, в начале сентября, санкционировал решения Ганди значительным большинством. Ганди и его друг Маулана Шаукат Али проехали но стране, встречаемые всюду восторженными приветствиями.
Никогда Ганди не держал так в своей власти миллионы людей, как в этот первый год движения. Ему надо было взнуздать насилие, которое только ждало случая, чтобы прорваться. Особенно страшило его анархическое насилие толпы. Он не находил достаточно суровых выражений, чтобы заклеймить «мобократию»,[46] которую он считал самым опасным злом в Индии. Он ненавидит войну, но все-таки предпочитает ее разнузданности Калибана. — «Если Индия прибегнет к насилию, то пусть это будет дисциплинированное насилие, пусть это будет война! Ни в коем случае не насилие толпы!» Он относится подозрительно даже к веселым и шумным, но беспорядочным демонстрациям, ибо никогда нельзя быть уверенным, что они не перейдут в неистовства и не поведут к чудовищным преступлениям. Надо, чтобы порядок родился из этого хаоса. Надо закон стихийной массы заменить «законом организованного народа». И этот мистик с зорким взглядом обнаруживает не менее здравый практический, смысл, чем наши европейские мистики—основатели монашеских орденов и властители человеческих душ, устанавливая самые мелочные правила для введения в спокойное русло бурного потока народных манифестаций.