Я вернулся к себе на родину, в город Грозный. Здесь у меня созрело решение обратиться к народному танцевальному творчеству. Но я обманул бы читателя, сказав, что безбоязненно взялся за новое дело. Конечно, было страшновато.
Итак, оставив академическую оперу, я двинулся в трудный и полный неожиданностей путь. Трудный оттого, что ведь никакой традиции сольного исполнения танцев разных национальностей у нас не существовало. Здесь, на эстраде, номер занимает от минуты до четверти часа. Танцовщик находится один на один с залом, и он должен, совместив в себе исполнителя, режиссера, постановщика, внятно, последовательно рассказать о жизни своего героя и вместить эту жизнь в самый краткий «хронометраж» номера. Такая краткость рассказа требует точности в сохранении рисунка танца, безукоризненной логики актерской работы, абсолютного чувства меры. И, главное, отношения к танцу, как к истории человеческого характера.
Этому человеческому исполнению каждого танца и следует учиться у народа. Танец любого народа выражает его самые характерные, самые высокие и прекрасные черты. Поэтому мне дороги и танцы моей родины, и танцы, созданные в других странах. Поэтому я знаю, что профессиональной школы танцовщику мало. Его школой должна быть жизнь.
Если бы меня попросили рассказать о моих любимых номерах, моих планах на будущее, о моих поездках, — о чем бы ни зашла речь, любой танец для меня неотъемлем от конкретных, живых впечатлений действительности. Они могут быть самыми разными, эти впечатления, — от воспоминаний детства и юности до знакомства с творчеством выдающихся танцовщиков современности, от встреч с колхозниками, перед которыми я танцую во время поездок по стране, до сотрудничества с зарубежными хореографами, о которых я храню теплую благодарную память. Но всё, что приходится пережить и увидеть, всё, что поражает глаз и воображение, неизбежно прямо или косвенно скажется в творчестве. Это закон, проверенный на личном опыте.
Вы спросите — ну, какая может быть связь с жизнью в таком, скажем, древнем танце, как воинственный таджикский танец с ножами? Формально — никакой. Фактически — самая очевидная. Каждый раз, когда я изображаю этот героический поединок со смертью, эту балладу о воинской доблести, я вспоминаю годы войны, когда я был в одной из наших гвардейских стрелковых дивизий. Героизм и простота окружавших меня людей, их готовность в любую минуту отдать жизнь за свои идеалы до сих пор живы в моей душе и до сих пор помогают мне наполнить старинный танец дыханием современности.
А вот совсем, казалось бы, далекий от нас мир Индии. «Золотой бог» — тоже один из первенцев моего репертуара. Всё трудное время работы над этим номером, когда по пять-шесть часов подряд я репетировал и сам, и под руководством Элеоноры Грикуровой, я вспоминаю как праздник. Огромного времени потребовало изучение литературных источников — мне хотелось найти легенду, наиболее интересную для сценического воплощения. Затем началась невероятной емкости работа по собиранию фотоматериала, — изучив по иллюстрациям и книгам искусство индийского танцовщика Рама Гопала, я руководствовался его манерой исполнения индийской пляски.
Но главное, что поддерживало и окрыляло меня в трудные дни сочинения танца, — это лучезарная поэзия индийского народного творчества. Ожившая, очеловеченная природа, сонм грозных и добрых богов, чистота и образность народных верований совершенно пленили меня. Весь — умом и сердцем — я предался этому танцу.
«Золотой бог» снискал внимание зрителей во всех странах, где довелось мне побывать. Видимо, успех и сценическое долголетие этого номера объясняются тем, что мир легенд, которые тысячелетиями создавал народ Индии, стал для меня реальным и жизненным.
Должен сказать, что знакомство с народным танцем для меня всегда равносильно душевному потрясению. Поражают мощь и смелость художественных обобщений, создаваемых народом в танце, выразительность символики и ясность хореографического текста. Самый древний народный ритуал вдруг обретает простой, всякому понятный смысл.
Помню, как в Бразилии мне удалось посмотреть обрядовый танец «Макумба». Трудно сказать, что охватывает вас при зрелище двухсот человек, содрогающихся в магической пляске. Раздается громогласный аккомпанемент национального оркестра из шестидесяти человек, колышутся яркие перья головных уборов, развеваются от стремительных порывистых движений хвосты ягуаров, украшающие сшитые из шкур костюмы, пурпурными пятнами крови жертвенных животных испещрены лица танцующих. Все они, охваченные исступлением, пляшут свой танец, изображая изгнание злого духа. В этом танце — и устрашающая сила древних народных представлений о зле, и напряжение человеческого духа и воли, и жажда очищения. Поразительно сочетание ясности идеи и острой символической формы. К такому сочетанию стремлюсь я теперь, когда исполняю в своих концертах вывезенную из Бразилии «Макумбу», чудесный танец, который понятен и привлекателен для зрителей самых разных возрастов, профессий, вкусов.
Вообще должен сказать, что если любая поездка, помимо радости новых впечатлений, помимо знакомства с достопримечательностями новых стран, приносит прежде всего радость узнавания новых танцев, то турне по Латинской Америке, продолжавшееся около четырех месяцев, было особенно плодотворным в профессиональном смысле. Оттуда я привез целую программу, которую вскоре собираюсь вынести на суд зрителей.
Я никогда не забуду, как самоотверженно работали с нами балетмейстеры Хосефина Левалье, Оскар Пуэнтье и Эктор Финк над «Хорабио тапатио», как Мерседес Баптиста, Жозе Гомео и Вальде Курзо приготовили со мной «Макумбу», а бразильские деятели искусства преподнесли мне национальный костюм, в котором исполняется этот танец. Я никогда не забуду, как нам сказали: «Голливуд выкачивает из нас только доллары. А вы, русские, увидели нашу душу, наше искусство и исполняете наши танцы так, что нам есть чему поучиться у вас».
Знаки внимания зарубежных зрителей и зарубежных артистов — прежде всего дань уважения к моей родине, к советскому искусству.
Сейчас я работаю над новой танцевальной программой. В ней мне хочется показать, например, лирическую сказку на темы «Тысячи и одной ночи» — рассказ о влюбленном юноше, погибшем от людской зависти и зла. Мне хочется сочинить танец о негре. Это желание навеяно знакомством с великолепным искусством Жозефины Бейкер. Звезда парижской эстрады, актриса, наделенная решительно всем — внешними данными, голосом, изумительной танцевальностью, чрезвычайно симпатична и как человек. Жозефина Бейкер воспитывает четырнадцать детей разных национальностей — одно это говорит о добром, большом и чистом сердце. Без такого сердца никогда не станешь художником. С удивительной простотой и естественностью рассказывает она о детях мира — о том, что волнует нас сегодня больше всего. А вот раздается песня «Работай, негр». Под ее музыку, танцуя и декламируя, напевая и плача, Жозефина Бейкер рассказывает о судьбе негритянской женщины. «Негритянка никогда не наденет белого платья, негритянка никогда не будет счастлива, дети наши гибнут от голода», — произносит низкий, страстный голос певицы.
Тогда и я решил сочинить танцевальный рассказ о негре. Его тело распростерто на земле, он содрогается от ударов бича, теряя последние силы, он гнется на плантации, срезая ножом сахарный тростник. Но когда труды окончены, негр слышит музыку родного «самбо» и начинает танцевать, и мы видим, как прекрасно и свободно раскованное человеческое тело. В финале танца негр снова слышит свист бичей, но теперь он застывает в гордой непокорной позе. Народ непобедим, могуч и прекрасен — такова идея этого танцевального рассказа.
Что бы я ни танцевал — подлинные народные пляски или сочиненные новеллы, о чем бы я ни думал, куда бы я ни ехал, мне хочется без конца рассказывать людям, как прекрасен и солнечен мир, мне хочется, чтобы, посмотрев мои танцы, они учились беречь мир, как самое дорогое, что есть у человека, мне хочется, чтобы они полюбили нашу огромную страну, которую недаром называют во всем мире «родиной танца».
Недавно я выступал на сцене Ленинградского хореографического училища. Нет слов, чтобы передать волнение, испытанное мною в минуты, когда мои «Золотой бог», «Автомат», «Макумба» и «Чабан» пришли на сцену этого великого школьного театра.