Да, всё это будет, но пока…
Учился «балерина» совсем плохо, ну просто ни в какие ворота. Алисултана по поводу успеваемости сына уже на раз и не два вызывали в школу.
— Самое обидное, — говорила старому партизану учительница математики и классный руководитель Дора Васильевна, — что Мишенька, ваш сынок… понимаете, он ведь не глупый, не тупой какой-нибудь, и при желании наверняка может учиться не хуже других. Беда в том, что он просто не хочет учиться. Ему это неинтересно. Вот если бы на уроках вместо арифметики и чистописания преподавались танцы или разучивались какие-то невероятные физические упражнения, от которых любой нормальный человек может просто сломаться и погибнуть — в такой школе ваш Махмуд наверняка был бы круглым отличником. Но в школе учат не этому. В школе дети получают знания, необходимые им для дальнейшей жизни… Знаете, что ваш Мишенька сказал мне недавно? — улыбаясь, спросила учительница помрачневшего Алисултана. — Вы, говорит, Дора Васильевна, не расстраивайтесь, что у меня математика не идет. Все эти задачки, говорит, мне совершенно не нужны. Я, когда вырасту, стану знаменитым танцором. Вот увидите! Я приеду в Грозный и обязательно приглашу вас на свое выступление. Вы будете сидеть в самом первом ряду, смотреть концерт и вспоминать, как вы со мной мучились над этими задачками, и будете очень удивляться… Вы знаете, — растроганно сказала Дора Васильевна, — Мишенька так забавно всё это показал, как я буду удивляться, поправлять очки… а потом хлопать, хлопать в ладоши…
Дора Васильевна так увлеклась этой удивительной картиной будущего триумфа, что и не заметила, как отец этого смешного и удивительного Мишеньки совсем уж потемнел лицом, как грозно сошлись на переносице его густые брови: «Ну, я сейчас покажу ему концерт! Я ему такой концерт устрою, что он на всю жизнь запомнит!» Алисултан решительно встал и, забыв попрощаться, размашистым шагом вышел из учительской.
— Уважаемый! — робко крикнула вслед грозному горцу Дора Васильевна. — Вы уж, пожалуйста… не обижайте его… Мишенька такой хороший, добрый мальчик…
— Сейчас я покажу этому доброму мальчику! Он так будет у меня танцевать, как никогда в жизни не танцевал! — скрежетал старый партизан.
Алисултан был полностью на стороне учителей. Его тоже до крайности раздражали любовь его младшего сына к танцам и полное равнодушие к иным предметам и в особенности к тем замечательным книгам о честном и справедливом судье, которые отец уже давно приготовил для сына. Махмуд до сих пор не мог даже складно прочитать то, что было написано крупными буквами на обложке самой главной книги, которая называлась «Уголовно-процессуальный кодекс».
Хуже того — Алисултана всё больше охватывало подозрение, что его малолетний сын своими легкомысленными танцульками осознанно и злостно сопротивляется отцовскому выбору и нарочно, назло отцу, не хочет становиться судьей или прокурором. Именно поэтому он и учится так плохо, вернее, совсем не учится.
— Ну погоди! — рычал он, подходя к дому. — Плохо ты знаешь своего отца. Ты всё равно станешь судьей — или не будешь моим сыном!
Однако провести с сыном показательный урок танцев в этот раз Алисултану так и не довелось. Махмуда дома не было.
Ни Бикату, ни Пада не могли ответить на сердитые вопросы Алисултана, где находится сейчас его постоянно танцующий сын.
А Махмуд в это время был… в цирке.
Глава третья
ЦИРК
Цирк, о котором говорили ребята, когда гнали на пастбище овец, всё еще продолжал свои выступления в Грозном, и многие уже успели там побывать. Их рассказы сводили Махмуда с ума. Ах, как ему хотелось очутиться в том волшебном мире и своими глазами увидеть хоть что-то из непостижимых цирковых чудес!
В конце концов Махмуду удалось уговорить отца, и вот Алисултан повел сына в цирк. Если бы он только знал, чем это кончится, то, конечно, никогда… никогда! Ведь ему хотелось просто сделать сыну приятное, да и сам он был не прочь поглядеть, какие фокусы вытворяют отчаянные чеченские джигиты — все другие чудеса его не очень интересовали…
Джигиты действительно творили нечто несусветное. Они вертелись на скачущих во весь опор конях, соскакивали на землю и тут же взлетали в седло, на полном скаку пролезали под животом коня и снова оказывались в седле. Алисултан, повидавший на долгом веку немало прекрасных наездников, да и сам не без оснований считавший себя мастером верховой езды, не видел ничего подобного.
Ну а если уж сам Алисултан был увлечен тем, что показывали циркачи, то о его младшем сыне и говорить нечего — он был на седьмом небе от счастья. Однако Махмуду гораздо больше, чем лихие джигиты, воздушные гимнасты и акробаты, от полетов которых захватывало дух больше даже, чем поразительные фокусы циркового мага (они показались ему настоящим колдовством), понравилась женщина-змея, которая с бесконечной легкостью завязывалась в узлы. Ее руки, ноги, спина, шея, кажется, не имели костей. Ее даже и представляли публике как-то особенно торжественно: «Всемирно известная и несравненная Эльвира Туш, женщина-змея!»
Махмуду не сиделось на месте. Ему хотелось немедленно, прямо сейчас, повторить чудеса, которые он видел. Теперь на школьных переменках он выступал со своей программой «Гуттаперчевый мальчик». Что такое гуттаперчевый, Махмуд не знал, но старшие ребята, подсказавшие ему такое красивое название, объяснили, что гуттаперчевый — это значит резиновый. Есть такая книжка про мальчика-циркача, который умел делать такие штуки, которые в цирке показывает знаменитая Эльвира Туш.
Махмуд стал уже довольно известным человеком в Старых Атагах. Не только школьники всех возрастов, но и взрослые, увидев его представление, изумленно останавливались и смотрели на удивительные, прямо-таки невероятные позы, которые могло принимать гибкое, как резина, тело мальчика.
Теперь в его жизни всё определилось. Как только появится возможность, он отправится в Грозный и поступит в цирк. Цирк был для него интереснее всего на земле, там ему хотелось прожить оставшуюся жизнь.
Он снова видел себя в этом волшебном шатре. Слышал музыку. Вдыхал ни с чем не сравнимый запах лошадиного пота и свежих опилок…
Это была волшебная сказка, причем сказка, в которую он мог войти и там жить! Такое счастье, Махмуд это понимал прекрасно, мало кому из людей может быть доступно.
Он ждал осенних каникул.
Отцу Махмуд ничего говорить не стал — никогда ведь не угадаешь, что он ответит. Анане Бикату сказал, что хочет сходить в гости к дорогому своему дяде Мухаддину. На дядю Махмуд очень надеялся. После того как Мухаддин прикрыл его после той драки в школе, он стал доверенным человеком для мальчика.
Махмуд твердо решил поступить в цирк. Он даже не задумывался о том, как попадет туда — ведь никаких документов у него не было. Но ведь и цирк он понимал вовсе не как место работы. Это была сказка, в которую он хотел во что бы то ни стало прорваться, а для того, чтобы попасть в сказку, надо просто в нее войти — какие тут еще документы?
Но документы у него спросили прежде всего.
Директор цирка — это был как раз тот самый красивый, представительный мужчина, который в блестящем черном костюме выходил на арену из-за кулис и громогласно объявлял номера, — внимательно поглядев на него, спросил по-чеченски:
— Как тебя зовут, джигит?
— Махмуд.
— Меня можешь называть дядя Аслан. — Директор помолчал, думая, видимо, как бы помягче выразиться. — Так вот, милый друг Махмуд, это раньше, в темные времена царизма, ребенок, обладающий способностями, мог прийти в цирк и сказать: «Хочу стать акробатом, жонглером или наездником» — и обучаться профессии, жить с нами, как в одной большой семье.