А это нам в сердце льется».
Конечно же особенно теплые воспоминания о Махмуде остались у его земляков-чеченцев. Хочется дать на страницах этой книги слово хотя бы нескольким из них. И прежде всего — Мусе Гешаеву:
«Махмуд любил грушу в Шатойском районе. Это было его родное дерево.
Для вайнаха вообще груша — главное дерево. Он всю ее любит. И плоды ее, и цветы, и черный кряжистый ствол, когда опадет листва.
Под этой грушей можно было не только посидеть или полежать в тени. Неподалеку, прямо за полянкой мягкой зеленой травы начиналась тропинка, по которой можно было спуститься к Аргуну, который тут течет не слишком быстро, и вода успевает прогреваться так, что и купаться можно.
Тут возле груши и шашлык можно было сотворить.
Грушу эту Махмуд называл своей экологией. Потому что для него это дерево со всем, что его окружает, было природой, и жизнью, и красотой, и всё в одном чудесном месте.
Отец Махмуда, хоть и был старый рубака партизан, к природе относился внимательно и всегда говорил сыну: «Лес — брат наш, а речка — сестра родная!»
То есть жить в природе нужно, как в семье, ни брата, ни сестру не обижать.
Каждый раз уезжая, Махмуд махал груше рукой: «Не грусти без нас. Мы скоро вернемся!»
Говорят, танец — это общение с Богом. И Махмуд с Ним общался. Да, Махмуд наделен божественным даром. Все, что в нем было, всё от Бога. Он излучал свет, доброту, согревавшие человека.
Махмуд никого не оставлял равнодушным. Он завораживал, притягивал, очаровывал, заставлял смеяться, вызывал слезы, но слезы радости и восторга.
Сегодня Махмуд с нами и в то же время далеко от нас. Он заставлял нас плакать. Плакать даже тех, кто никогда в жизни не пролил и слезинки.
Чеченец не любит склонять голову, и его слезы редко кому удавалось видеть. Сегодня я видел суровых, мужественных сынов гор плакавшими. Неутешно их горе. Они потеряли своего великого земляка, посвятившего себя служению народу и любимой Чечне.
Махмуд никогда не останавливался. Он шел всю жизнь. Шел, чтобы успеть сделать как можно больше для людей. Он шел, пока не перешел в бессмертие. Пока не стал легендой. Пока не стал Пророком. Сейчас он далеко от нас, и все же я уверен, что ты слышишь меня, Махмуд. Потому я говорю тебе: «Дала геч дойла хьуна[2]».
Министр культуры Чечни, народный артист России, художественный руководитель ансамбля «Вайнах» Дикалу Музакаев:
«Первая моя встреча с Махмудом Эсамбаевым состоялась в 1997 году на торжествах, посвященных 850-летию Москвы. Правда, когда я учился в Грозненском культпросветучилище, мы, студенты, бывали у него дома. Стелла Махмудовна говорила, что мне надо танцевать не только национальные, но и танцы народов мира, как ее отец.
В Измайлове организовали гала-концерт Государственного ансамбля танца Ингушетии. Я пригласил туда представителей Министерства культуры РСФСР, Махмуда Эсамбаева и Мусу Гешаева. Я вышел на сцену, поприветствовал почетных гостей, поблагодарил их за то, что нашли возможность прийти на это мероприятие.
«Особенно радостно отметить, — сказал я, — что в зале находится легенда хореографии XX века Махмуд Эсамбаев».
Муса Гешаев рассказал мне позже, что у Махмуда в тот момент выступили на глазах слезы…
После концерта был банкет. Когда зашел Махмуд, я не стал садиться за стол, а обслуживал гостей, как и положено младшим по возрасту. Махмуд сказал министру культуры Ингушетии Казбеку Костоеву полушутя: «Этого Дикалу мы дали вам не потому, что он нам лишний. Он не должен обслуживать стол. Он сделал вам профессиональный ансамбль. Хотя бы поэтому должен сидеть рядом с тамадой. Если вы не будете к нему относиться должным образом, мы его заберем обратно».
Эсамбаев пригласил министра культуры Ингушетии на концерт в честь открытия звезды Махмуда Эсамбаева на Аллее звезд. Я был приглашен туда с чеченским традиционным парным танцем, который я исполнял с Мадиной Музакаевой.
Это было в то время, когда я работал в Государственном ансамбле танца Ингушетии.
Мы конечно же станцевали.
Когда мы работали на открытии звезды, Махмуд спросил у известного болгарского певца Бисера Кирова: «Ты меня помнишь?» Тот ответил: «Я не могу тебя помнить». Махмуд указал в мою сторону: «Вот посмотри. Это я, молодой, танцую на сцене». За всю свою жизнь более высокой оценки своего творчества я не получал!
Махмуд Эсамбаев попросил нас приехать летом с этим же танцем на свой семидесятипятилетний юбилей, но когда в нашем разговоре он сказал, что пригласил в Москву и ансамбль «Вайнах», мне пришлось предупредить великого танцора, что ичкерийские власти, скорее всего, проигнорируют его приглашение.
Со своей стороны я твердо обещал приехать и сделал бы это, даже если бы мне пришлось расстаться с работой. Махмуд почему-то был склонен сомневаться в ингушах, что они могут не приехать. Но Руслан Аушев, получив факс из Москвы, сразу же подписал распоряжение о выезде национального ансамбля в столицу. Таким образом мы свое обещание выполнили.
Надо сказать, что юбилей был очень трогательным. Эсамбаев был безнадежно болен, и все это знали.
На генеральной репетиции, увидев Махмуда, мы испугались: он не мог передвигаться без помощи со стороны, был белым как снег. Его всё время трясло, и он не мог нормально разговаривать. Но на следующий день, когда открылся занавес, мы увидели на сцене энергичного и подтянутого Махмуда. А ведь у него еще не были сняты швы после операции. Когда врачи ему сказали, что опасаются за его здоровье, Махмуд ответил, что не так везуч, чтобы умереть на сцене…
За кулисами дежурила целая медицинская бригада. Все были в большом напряжении. Юбиляр дождался нашего выхода на сцену и ушел на перерыв только после того, как мы исполнили свой танец. А во время перерыва он удивил помощников неожиданным требованием надеть на него черкеску. Все уговоры оказались тщетными и… после перерыва зрители едва не онемели от изумления: человек, который не должен был вообще покидать больничную палату, уверенно и грациозно шагал по сцене в национальном костюме. Мало того, он еще и станцевал лезгинку, а зал стоя аплодировал ему. На глазах у людей были слезы. Это был последний выход на сцену великого Махмуда Эсамбаева…
Когда мы на поезде возвращались домой, то в Ростове-на-Дону неожиданно встретились с ансамблем «Вайнах», следовавшим на грозненском поезде в Москву. Мы едва успели пожать друг другу руки. И было очень грустно оттого, что мои соотечественники охотно отправились на гастроли в Италию, причем через Москву, а на приглашение своего знаменитого земляка не отозвались.
Любой другой народ гордился бы таким человеком до безумия, ведь его таланту поклоняется весь мир: в нескольких зарубежных странах стоят памятники М. Эсамбаеву в полный рост. Это был великий человек и великий танцор. Если бы он был жив, то мог бы сегодня оказать нам неоценимую помощь: и ансамблю, и культуре в целом…
В первую чеченскую кампанию Эсамбаев потерял всё свое состояние, на которое, как он шутил, можно было бы построить в Москве целую улицу. Был разрушен дом, погибла коллекция картин и костюмов. Только на одном из костюмов было нашито более 600 бриллиантов. Мэрия Москвы тогда предложила танцору любую квартиру на выбор, и он поселился в квартире на Новом Арбате.
В 1995 году Махмуд в присутствии «сильных мира сего» проклял разжигателей чеченской войны. Такую историю рассказал известный литератор и журналист Руслан Нашхоев. «После спектакля в Большом театре в Москве фуршет был. Махмуд в шапке, галстуке, как всегда, подтянутый, грустный был, в очень депрессивном состоянии. «Скажи!» Махмуд не решался. В конце концов, когда его доняли, а там был Лужков, там были министры, он сказал: «Я скажу», и он сказал очень грубые, но точные слова: «Пусть сдохнут все, кто начал войну». Передохнул и сказал: «И все, кто за это не выпьет». И все выпили».
А его дочь Стелла Эсамбаева сказала: «Эта война была глубокая для него боль. Когда у него спрашивали, как его состояние, он говорил: «Всё это ерунда, там гибнут люди — вот это самое страшное».