Недаром говорят: «Привычка — вторая натура».
Однажды шейх решил задобрить хивинский люд. В дни больших праздников он стал раздавать милостыню на базаре, а чтобы не обеднеть от милостыни, увеличил налог за посещение мечети. Милостыню он раздавал раз в месяц медными деньгами, а налог собирал раз в неделю — серебряными.
Простые люди от такой милостыни становились все беднее и беднее, и кто-то вспомнил слова Махмуда-Пахлавана о том, что правитель, наполняющий свою казну имуществом подданных, похож на глупца, который мажет крышу своего дома глиной, взятой из-под фундамента.
Чтобы пресечь оскорбления священной персоны шейха, во всех мечетях по пять раз в день повторялись слова о том, что шейх святой, добрый и мудрый, напоминалось и о его паломничестве в Мекку. Но и это не помогало. Тогда Сеид-Алаветдин обратился к наместнику, дабы тот разрешил ему заблаговременно поставить себе памятник — величественную гробницу. По мнению шейха, памятник, поставленный при жизни, должен внушать уважение.
На западной стене гробницы Сеид-Алаветдин приказал сделать надпись, свидетельствующую о его святости: «Некоторое время шейх жил в Мекке и наконец направился сюда».
Надпись сделали, но шейх вскоре очень пожалел об этом.
Соглядатаи стали доносить о каких-то оскорбительных для шейха стихах. Произнести эти стихи никто не решался.
Среди хивинцев они распространялись по секрету и скоро стали известны всем. Даже думать об этих стихах было строго-настрого запрещено, именно поэтому каждый повторял их про себя и читал другим только на ухо.
Говорить что-то «по секрету» — верный способ сделать тайну доступной всем.
Можно выйти на улицу и во всю глотку кричать, что такой-то подлец и дурак,— люди не обратят на вас внимания, но скажите то же самое на ухо, попросите никому не передавать, и вы увидите, что получится.
Так получилось и в этот раз. Вскоре все, кроме самого шейха, знали таинственные стихи.
Сеид-Алаветдин утешался лишь в те утренние часы, когда, прильнув к щели в воротах дворца, любовался надписью: «Некоторое время шейх жил в Мекке и наконец направился сюда».
Но однажды утром кто-то дерзкий лишил шейха последнего утешения. Под изящной надписью появились стихи Махмуда-Пахлавана, грубо выведенные толстой кистью, которую, не жалея, макали в колесную мазь:
Это были стихи Махмуда, только вместо слова «мулла» во второй строчке смельчак написал слово «шейх». Но Сеид-Алаветдин понял это по-своему. Он решил, что Махмуд скрывается в Хиве или где-то поблизости.
Начались поиски. Стражники хватали хивинцев по первому доносу.
Арестованных пытали в подземельях, били плетьми, вырывали ногти, жгли каленым железом. Но никакие пытки не помогали. Никто не сознавался в том, что видел Махмуда. Ведь его действительно не было в Хиве.
За домом шубника стали неусыпно следить, высматривали, кто там бывает и куда ходит мать Махмуда. Однако и это не дало никаких результатов. Никто, кроме базарного мальчишки Юсупа, носившего матери Махмуда еду, и сборщика податей, уносившего из дома вещи, не заходил в дом.
Главный доносчик — мулла Мухтар решил, что все зло в том, что люди помнят Махмуда.
— Нужно искоренить память о враге веры,— сказал он шейху.— Мать шубника верует в аллаха. Мы убедим ее, что во искупление грехов сына она должна уморить себя голодным постом, а после этого снесем проклятый дом и насадим на этом месте джугару.
Мулла Мухтар давно мечтал присоединить к своему саду участок земли, принадлежащий Махмуду.
Наступало время великого поста — ураза. В это время в течение целого месяца от утренней зари до захода солнца мусульманам запрещается есть и пить. Вместо этого верующий должен повторять молитву: «Я голодаю в месяц рамазана от зари и до зари ради аллаха всевышнего». Только ночью правоверный может поесть и напиться.
Мулла Мухтар зачастил в дом Махмуда. Он уговаривал старую женщину, обещал райское блаженство на небе для нее и прощение грехов ее сыну, если она во время поста вовсе откажется от еды и будет только пить.
— Лучше даже и не пить, но аллах милостив и примет от тебя половину жертвы, — говорил мулла.
Коварный замысел муллы Мухтара удался. Наступил пост, и старая, слабая женщина вовсе отказалась от еды. Юсуп носил ей лепешки, фрукты и плов, но она ничего не брала в рот и старалась даже не пить.
— Я не для себя стараюсь,— говорила она Юсупу.— Аллах видит: не для себя, а для Махмуда. Ты не плачь, глупый. Чего ты плачешь?