Но что будет, если многочисленные стороны не прейдут к консенсусу? Бесконечная затяжка переговоров? В условиях постоянно меняющихся экономических реалий это означает раскол «единого экономического пространства» на самостоятельные части, которые должны как–то взаимодействовать друг с другом. Собственность перестает быть общей, абстрактное стремление к равенству превращается в равенство возможностей. Возникает потребность в универсальном экономическом посреднике — деньгах. Иная перспектива теоретически возможна лишь при высочайшем развитии духовной культуры и средств коммуникации, предпосылки которого стали возникать лишь во второй половине XX в.
Что еще способно удержать экономическую систему, предложенную Кропоткиным, от распада? Автор надеется на инициативу трудящихся масс: «Пусть только представят народу свободу действия, и через неделю распределение припасов будет происходить с удивительной правильностью. Сомневаться в этом может только тот, кто никогда не видел рабочего народа в действии, кто провел всю жизнь, уткнувшись в бумаги». 30 Однако эти оптимистические строки сами навеяны скорее книжными образами истории, нежели реальной практикой. Пример Парижской Коммуны, который Кропоткин приводит в подтверждение своих строк, дает множество примеров неразберихи и нерациональности в распределении, которые были порождены не только бюрократизмом, но и отсутствием у коммунаров навыков экономической самоорганизации. Как мы увидим, энтузиазм трудящихся при проведении анархистских преобразований действительно позволял творить экономические чудеса, хотя и не столь впечатляющие, как это представлялось Кропоткину. Но энтузиазм оказывался весьма краткосрочным фактором, после которого должны действовать другие.
Таким образом, попытка немедленно ввести и коммунизм, и анархию (в формуле Кропоткина — анархический коммунизм) в условиях современного автору и его последователям индустриального общества вызывает множество проблем, решение которых возможно лишь в случае принятия за аксиому ряда очень спорных предположений (например, о пробуждении альтруизма в массе тружеников в условиях тотального разрушения современной им цивилизации; о готовности трудящихся немедленно организовать общество всеобщего достатка простым перераспределением накопленных прежде продуктов; о способности большого количества участников гигантских союзов немедленно договариваться друг с другом по множеству самых разных вопросов и т. д.).
Противоречия, заложенные в анархо–коммунистической модели Кропоткина, сформулированной на материале XIX в. проявятся и в концепциях его последователей в XX в. Однако и сам Кропоткин пытался преодолеть их.
Основным субъектом общества по Кропоткину должна стать большая территориальная община (Париж с округой, например) — это уже все–таки не весь мир. Мало того — несмотря на уравнительные принципы социальной революции, другие коммуны вовсе не обязаны просто так снабжать Париж продовольствием. 31 Это предполагает взаимовыгодный обмен без единого плана, что de facto ведет к признанию рыночных отношений между территориальными общинами.
Правда Кропоткин надеется на то, что сами коммуны вскоре перейдут к самообеспечению, сформировав индустриально–аграрные территориальные комплексы, которые вскоре покончат с мировым разделением труда. 32 Доказывая легкость согласования интересов различных коммун после того, как специализация будет сведена к минимуму, Кропоткин приводит примеры преимущественно из рыночной практики. 33
Шаткость антирыночной аргументации Кропоткина становится еще более очевидной при разборе им вопроса о «лентяях», то есть людях, которые откажутся трудиться в анархической коммуне. Принуждать их к труду нельзя, но кормить их коммуна тоже не обязана. Если лентяи откажутся делать хоть что–нибудь «признанное общественно–полезным», они должны будут покинуть коммуну. 34 Но очевидно, что при отсутствии иных стимулов к труду, кроме моральных, лица, отрицающие эти моральные стимулы (а первоначально это будут далеко не отдельные индивидуумы), будут формально исполнять какую–то работу, фактически саботируя ее.
Кропоткин надеялся на немедленную перестройку сознания современного ему человека, причем именно в том направлении, которое соответствовало анархо–коммунистической теории. Вся его аргументация исходила из того, что грандиозные преобразования сознания и человеческих возможностей произойдут на базе современной ему индустриальной технологической культуры.