В тяжелых условиях эмиграции батько держался достойно: «Я очень часто встречалась с ним на протяжении трех лет в Париже и никогда не видела его пьяным. Несколько раз в качестве переводчика я сопровождала Махно на обеды, организованные в его честь западными анархистами. Нестор пьянел от первого стакана вина, глаза его начинали блестеть, он становился более красноречивым, но, повторяю, по–настоящему пьяным я его не видела никогда. Мне говорили, что в последние годы он голодал». 72
Последние годы Махно жил в однокомнатной квартирке в пригороде Парижа Венсене. Он тяжело болел туберкулезом, сильно беспокоила и рана в ноге. Семью кормила жена, работавшая в пансионате прачкой. На целую неделю он оставался один. Иногда бродил по улицам. Это были бурные дни в истории Франции. К власти рвались местные ультраправые. Левые организации собирали митинги против фашизма, временами доходило до столкновений. Зная характер Махно, нельзя исключать, что он участвовал в этих демонстрациях. Для тяжело больного туберкулезом человека это было смертельно опасно.
«Зимой ему стало хуже, — вспоминает Г. Кузьменко, — и приблизительно в марте месяце 1934 г. мы поместили его в один из французских госпиталей в Париже. По воскресеньям я его часто там навещала. Здесь я встречалась с его многочисленными товарищами, как русскими, так и французами» 73.
Состояние здоровья Нестора Ивановича продолжало ухудшаться, не помогла и проведенная в июне операция. Г. Кузьменко так описывает последний день жизни Махно: «Муж лежал в постели бледный, с полузакрытыми глазами, с распухшими руками, отгороженный от остальных большой ширмой. У него было несколько товарищей, которым, несмотря на поздний час, разрешили здесь присутствовать. Я поцеловала Нестора в щеку. Он открыл глаза и, обращаясь к дочери, слабым голосом произнес: «Оставайся, доченька, здоровой и счастливой. «Потом закрыл глаза и сказал: ‟Извините меня, друзья, я очень устал, хочу уснуть». «Пришла дежурная сестра, спросила его: «Как чувствуете себя?» На что он ответил: ‟Принесите кислородную подушку».
Сестра принесла ему кислородную подушку. С трудом, дрожащими руками он вставил себе в рот трубочку кислородной подушки, и сестра попросила нас всех удалиться и прийти завтра утром.
На следующий день, когда мы зашли в палату, то увидели, что кровать, на которой лежал муж, была пуста и ширмы не было. Один из соседей–больных сказал, что сегодня утром около 6 часов муж перестал дышать. Пришла сестра, закрыла лицо простыней и вскоре его вынесли в мертвецкую. Это было 6 июля 1934 г». 74
Прах Нестора Ивановича Махно был похоронен на кладбище Пер — Лашез, рядом с могилами парижских коммунаров. Это — не случайное решение. Коммунары были первыми, кто пытался воплотить на практике идеи Прудона и Бакунина. Они продержались только 72 дня и были разгромлены. Махно оказался более удачлив. Но и его попытка построить общество без угнетения и деспотизма оказалась неудачной. Для «эксперимента» Нестор Иванович получил от судьбы только три шанса по несколько месяцев каждый. Остальное время — кочевая жизнь, жестокая партизанская война. Через два года после смерти Махно его «рекорд анархического строительства» был превзойден — в Испании началось самое массовое в истории движение под черными знаменами. Чтобы удушить его, понадобились усилия сверхдержав того времени — СССР, Германии, Италии и Франции.
Вероятно, в те годы анархистские идеалы могли пробиваться на почву реальности только в экстремальных обстоятельствах. Трудно сказать, удалось бы анархистскому самоуправлению сохраниться в условиях спокойной повседневной жизни. Опыт многих стран Запада и «социалистической» Югославии показывает, что самоуправление и федерализм в условиях индустриального общества лишь незначительно улучшают условия жизни людей. Глобальные исторические сдвиги оказываются сильнее идей, родившихся раньше своего времени. Но только стремясь за горизонт можно преодолевать замкнутый круг повседневности.
Анархизм был массовым явлением тогда, когда индустриальное общество в двух своих ипостасях («социалистической» и «капиталистической») переживало муки рождения. Сотни тысяч людей считали себя анархистами и в «пропитанной духом капитализма» Америке, и в «законопослушной» Швеции, и в «деспотичной» России, и в «католической» Испании. Потом «системы» устоялись, поделили мир, и анархизм растворился в более умеренных течениях левой социал–демократии, неортодоксальном коммунизме, социальном либерализме, синдикализме, в толстовских общинах, правозащитном движении. Но стоило индустриальной системе снова начать давать сбои, стоило миру начать движение к постиндустриальному обществу, и черные знамена снова замелькали в многотысячных колоннах — уже невооруженных. Новая эпоха — новые пути к свободе. В мае 1968 г. Париж покрылся баррикадами, осененными флагами анархии. В 1988–1991 гг. анархисты вместе с другими «неформалами» «раскручивали» маховик гражданских движений, и черные знамена доказывали всем и каждому — в стране явочным порядком установилась свобода мнений, и никакой чиновник не сможет больше диктовать гражданам, что они обязаны думать. И пусть потом большинство анархистов стало «добропорядочными гражданами», приверженцами самых разных идей — анархистское движение приучило их к культу свободы, ограниченной лишь свободой других людей. Символ смены эпох: когда 1 мая 1990 г. на Красную площадь ступила многотысячная колонна под черными знаменами, руководители КПСС ушли с трибуны — они не могли более управлять такой страной. В этой колонне незримо шел и Нестор Иванович Махно — человек, который нашел в себе силы и смелость бросить вызов «железным законам истории» и не покориться им. И за это он был награжден бессмертием, вечным интересом потомков к загадочному «батько» под черным, как Вселенная, знаменем анархии.