13
По Бессарабии гуляет с шайкой лысый здоровенный бандюган Гришка Котовский: грабит и жжет богатых.
14
Встают ночами зарева над Малороссией, над Новороссией. Режут помещиков, пристреливают полицейских, взрывают судей и губернаторов.
15
И выходит царский манифест о воле, и собирается первый в истории страны парламент, и сутками напролет мелют воду в ступе краснобаи Первой Думы.
16
И вешают террористов военно-полевые тройки. И называют петлю «столыпинским галстуком». И публика в судах рукоплещет оправданным террористам. И права свободной личности милее всем «мыслящим людям» прав ненавистного и продажного государства.
И никто больше не хочет жить как сейчас. И все предчувствуют, что непрочно все, что грядут неслыханные перемены.
Глава вторая
Бандит будущей революции
1
Торговец вечером закрывает свою лавочку: продевает крюк в шкворень ставня, торчащий в отверстии оконного косяка, вынимает выручку из кассы, задувает керосиновую лампу. Когда он поднимает взгляд — перед ним в темноте блестят лишь зубы, осклабившиеся в жуткой улыбке, и белки глаз.
Бедняга вскрикивает и бросается к двери! И там выход ему загораживает такой же невидимый злодей: оскал и буквально светящиеся глаза!
Бросается в сторону — и третий оскал говорит ему в лицо:
— Ты чего скачешь? Успокойся. Тихо стой, я сказал!
Стальной острый проблеск зеркально играет на уровне живота, и обмерший торговец судорожно втягивает воздух. Быстрые, ловкие, неласковые руки обшаривают его карманы, вынимают портмоне из одного кармана, аккуратный пакетик мелких жеваных купюр из другого, часы — из жилетного. Выдергивают из брюк ремень, сажают послушную жертву на стул:
— Ты шо, штанцы намочил? От робкий какой. Чи жалко так?
— Не жалко! — горячо убеждает торговец.
— От это правильно. Чаго их жалеть, гро́ши? Завтра тебе новых нанесут, верно?
Связывают ему руки позади спинки стула поплотнее, чтоб не сразу освободился. Рот затыкают носовым платком.
Глаза уже привыкли к темноте, и торговец различает три некрупных силуэта, причем лица такие же темные, как одежда, невидные в темноте, хотя кисти рук слабо белеют.
— Доброго здоровьичка. Тихо сиди! Не то в другий раз спалим!..
И исчезают.
2
Лунный вечер, и трое моются у колодца.
— А не отмывается тая сажа, — жалуется один голос. — Гришка, сбегай мыло принеси.
Другой брат пересчитывает деньги, сбиваясь и морщась:
— Сто пятьдесят один целковый… — Вертит у носа часы: — Золотые, кажись…
3
На конспиративной квартире заседает «комитет» — профессиональные подпольщики, социалисты и анархисты: и десятка человек не насчитает кучка за столом.
— Мы вкладываем эти сто пятьдесят рублей в общую кассу, — Антони кладет деньги на стол, — на том лишь условии, что как только набирается пять тысяч — они идут на доставку оружия и взрывчатки из Румынии.
— Кажется, уже договорились, что первая тысяча идет товарищам в Екатеринослав на издание газеты, — нервно перебивает социал-демократ в клочковатой бородке и треснувшем пенсне.
— Товарищи, товарищи! Ведь решили, что в первую голову материально поддерживаем программу партии социалистов-революционеров — агитация среди крестьянства, партийная литература, средства для товарищей, непосредственно готовящих подъем масс и свержение помещичьего порядка! — эсер лезет в карман, сначала достает наган и стукает его на стол, и только потом выуживает папиросную пачку и закуривает.
Социал-демократ чахоточно перхает и демонстративно разгоняет дым рукой.
Антони кладет поверх денег золотые часы:
— У кого там в Александровске был знакомый владелец часового магазина?..
4
Братья Махно сидят в зале синематографа и под треск проектора наслаждаются новомодным зрелищем. Тапер бренчит на пианино сбоку экрана на сцене, подсолнечная шелуха фонтанами летит на пол.
На экране злодей, лощеный, как денди, входит в роскошный ювелирный магазин и достает огромный черный револьвер. Встает титр: «Спокойно! Это налет!» Продавцы испуганно и послушно поднимают руки вверх. Владелец магазина сверлит взглядом лицо злодея, но оно от глаз и ниже закрыто шелковым платком. И вдруг завязанный на затылке платок соскальзывает под шею!