Латинские буквы, арабские цифры, французская земля:
Порыв ветра, шелест листвы, прихотливые тени несутся по зеленой бронзе, словно лицо неуловимо меняет выражения.
Перышко взлетает и цепляется за ветку.
Часть первая
Ястреб над пожаром
Глава первая
Детство
1
Белое перышко, зацепившись, дрожит на ветке. А ветка эта за окошком, серым от свинцовой пыли. Шлепают типографские машины, плывут отпечатанные листы.
— Шабашим! Обед. — Работяги достают снедь.
Двор, акации, пыль, солнце, тень: типографщики обедают.
А в пустом помещении, у наборной кассы, девятилетний мальчонка — ученичок и прислуга за все «подай-принеси». Сопя, он неловкими маленькими пальцами подцепляет литеры из ячеек, составляя строку на верстатке. Замедляется… выходит к наборщикам:
— Это какая буква? — показывает литеру.
— Это — как вся наша жизнь, — мрачно бурчит один.
— Это какая? — не понимает мальчик, маленький, худенький, но с напряженным лицом уличного зверька-отчаюги.
— Это «г», — жует ломоть житного с салом другой наборщик. — Не понял?
— Не, — отвечает мальчик. — А «в» как будет? Дядя Микола?
Тот рисует букву ногой на песке.
И когда они заходят обратно после обеда — мальчик, мазнув по связанной строке краской, оттискивает ее на обрывке бумаги.
— Та-ак, — один заглядывает, проходя мимо. — Первую букву надо брать заглавную, — развязывает обмотку строки из суровой вощеной нити, меняет букву. — А здесь мы, брат, лучше поставим тире. А в конце нужна точка, но лучше — восклицательный знак.
— С угнетенными против угнетателей — всегда! — читает вдруг голос за их спинами. Это подошел хозяин типографии. Мальчик получает подзатыльник, смятая бумажка летит в мусорный ящик.
— А ты, большой дурак, чему пацаненка учишь?
— Да он уж выученный, — смеется Микола.
— Типографские рабочие есть передовой сознательный авангард рабочего класса, — нравоучительно сообщает седоусый наборщик у окна; пальцы его мелькают, литеры с негромким дробным прищелком приставляются в строки. — Пацан правильно жизнь понимает, Дмитрий Терентьич.
— Хватит итальянить, агитаторы! Без угнетателей-то и на кусок хлеба заработать не можете… только и просятся на работу, прими да заплати.
Привычный рабочий ритм и шум, когда в типографию влетает мальчишка чуть постарше нашего:
— Нестор! Там батьку!..
— Чего?
— Секут!
— Где?
— Да в усадьбе же! Шабельского!
Нестор обезьяньим движением хватает с края верстака шило, которым наборщики выковыривают неверную литеру из верстки, и выскакивает.
2
Их было пятеро братьев Михненко, мал-мала меньше: Емельян, Карп, Григорий, Савва и Нестор. Махно — была с детства уличная кличка их отца, Ивана Родионовича. Из крепостных был Иван, в новые времена у своего помещика конюхом и остался.
3
— К-куда? — здоровенная рука дворового холопа отшвыривает Нестора за шкирку.
На козлах для пилки дров привязан отец. Он без рубахи. И коренастый бородач с оттяжкой хлещет по спине, и рубцы вспухают и сочатся красным.
Нестор поднимается из пыли, утираясь, выхватывает шило и всаживает холопу в бок. Собравшийся народ ахает. Бородач с кнутом на миг отвлекается от своего занятия. Холоп выдергивает шило, с ревом сгребает Нестора и начинает лупить по чем попало. Тогда на него бросаются остальные четверо братьев, как мартышки на медведя. Нестор, извернувшись, вцепляется мелкими острыми зубами в ненавистную руку. Вопль.
Два оскаленных сторожевых пса несутся на братьев, поспешно перескакивающих из ограды усадьбы вон.
Со свистом ложится бич на иссеченную спину. Вздрагивает и теряет сознание отец.
— Убью звереныша, — бормочет холоп, заматывая тряпкой прокушенную руку и трогая след от шила в плотном боку.
4
В хате перед отцом — четверть горилки и нехитрая снедь: огурцы, помидоры, картошка. Он выпивает еще полстакана и не закусывает. Обнажен по пояс, на спине — тонкий рушник, пропитанный подсолнечным маслом, и вязка через грудь удерживает его.
— А вороной у него давно был на передние бабки разбит, — в который раз повторяет он. — А я трезв был, и неостывшего его не поил, шо я, дурный?..