– Одна – для родителей и жандармов, другая – для товарищей по борьбе.
– Знал я одного товарища по борьбе, – со значением говорит Нестор.
– Это кого же? – приподнимает брови Аршинов-Марин.
– Вольдемара Антони. Не встречали часом такого?
– Гм. Забавно. Как раз встречал.
– Да? И где же он?
– Ну… Когда я его встречал – был в Париже.
– В Париже… И как он там – хорошо, наверное?
– Скорее, плохо.
– Это что же так?
Я слышал, что вскоре после нашей встречи он, кажется, умер. Говорили, что попал под поезд. Он, видите ли, хотел присвоить себе деньги, которые его товарищи, рискуя жизнями, добывали для революции. А так поступать нехорошо, верно? – Аршинов-Марин мягко улыбается. В глазах Нестора вспыхивает восхищение.
Он хочет что-то сказать, но закашливается и прижимает руки к груди: сплевывает кровью.
– Ведь до туберкулеза доморозили мальчонку, сатрапы.
– Барсука бы убить, жир у него целебный, он многим помог.
Стучат топоры, визжат пилы, падают стволы.
– Погодь-ка трошки, – говорит Нестор напарнику, оставляя ручку пилы.
Берет в руку сосновую ветку толщиной в большой палец, на пне косо обрубает топором и, оглянувшись на стражников у костра, идет мимо работающих.
– Отойдем-ка, дядя, разговор есть, – обращается он к тому немолодому каторжнику, что пытался поучать его вначале.
– Что за разговор? – Но в руках щуплого пацана ничего, кроме веточки, которой он отгоняет тучу комарья. – Ну? Пойдем. А здесь что не скажешь?
– Сейчас поймешь, – Нестор ведет его ближе к своему недопиленному дереву, оглядывается – и с силой, резким тычком, вгоняет острую ветку под ложечку здоровенному мужику. Каторжник берется за живот и валится молча. – Ну – зачем ты меня сдал, гад, а?
– Пилим быстро, – возвращается Нестор к пиле. – Погоди, дай подрублю, чтоб упало правильно.
И через минуту раздается крик:
– Человека задави-ило!
Народ неторопливо сходится к месту происшествия. На раз-два взяли оттаскивают сосну с тела.
– Ишь ты, как он прямо на сучок-то наткнулся, – говорит стражник, с сомнением косясь на окружающие лица.
– Нет, товарищи, – говорит большевик, – без государства, где главная роль принадлежит пролетариату, ничего не получится. – Он попыхивает трубочкой, и дымок ползет вверх по прямым рубленым морщинам.
– Это чем же твой пролетарий лучше крестьянина? – интересуется социалист-революционер, он же эсер, устраиваясь поудобней на нарах.
– А тем, что крестьянин твой – это мелкая буржуазия. У него есть собственность на средства производства, и он может нанять работника, то есть сам стать эксплуататором. А у рабочего ничего нет, кроме его рук, он только трудом живет, поэтому он – единственный до конца революционный класс.
– Трудом?! Да ни один твой рабочий на заводе не работает так тяжело и много, как крестьянин на своей земле! И производит он – хлеб, и он-то – всему основа! И начинать надо строить государство – с фундамента, с трудового крестьянства!
– А стремится оно к накоплению и стать буржуазией, дурья твоя голова! А пролетариат – построит на труде, а потом оно вообще отомрет!
– Нельзя строить государство, – говорит Аршинов-Марин.
– А вы, анархи, вообще утописты!
– Это кто тебе – Кропоткин утопист?! Ты хоть историю-то знаешь? Как только возникает государство – так аппарат тут же узурпирует власть и угнетает народ. И не отдаст аппарат эту власть никогда – ни царский, ни пролетарский, ни хоть индейский.
– Так надо сначала же порядок навести, людей воспитать, законы написать, заставить выполнять их. А привыкнут – и тут, когда нет эксплуататоров, государство само и отойдет в сторону.
– Государство? Отойдет? Кто из нас утопист? Власть перерождает людей, они уже делаются отравлены ею!
А главное – все люди от природы равны и свободны, и никто не имеет права повелевать другим! Вы хотите через пролетарское государство идти к свободному обществу – а мы говорим: нет, сначала надо создать свободное общество, где нет принуждения человека человеком, а потом уже создавать продукт свободного труда!..
Нестор слушает, вертя головой от одного к другому. На коленях у него раскрыта растрепанная книга.
– Вы, политические, совсем с людьми не считаетесь, – раздается от стены. – Хоть ночью поспать-то дайте!