Книга первая
На ровном, как ладонь, поле, сплошь поросшем селином, гордо высится ореховое дерево. То ли оттого, что вступившая в свои права осень мягка и уступчива, то ли по какой иной причине, но дерево кажется надменным и самоуверенным. Оно как бы господствует над этим бескрайним полем. Часть его могучих ветвей устремилась ввысь, часть — похожа на распластанные крылья, готовые обнять все окрест. И даже сияющее в бездонном голубом небе солнце словно подчиняется дереву — чем ослепительнее его свет, тем царственнее, величественнее выглядит ореховое дерево.
Под сенью его трое юношей попивают чай, ведут между собой непринужденный разговор. Облик всех троих гармонирует с яркостью местности, легкостью и чистотой воздуха. Порой они громко смеются, перебрасываясь остротами, шутят, а порой вдруг становятся степенными, рассудочными, неторопливыми в речах.
Вот опять расхохотались, перемежая смех веселыми возгласами. Стихли голоса — и округа будто опустела. Но тишина длилась недолго. Богатырского сложения парень, лежавший на ворохе сухой травы, приподнялся, сел.
— Махтумкули, опять я забыл название края, куда собирается Човдур-хан. Напомни.
— Кандагар.
— Точно, Кандагар! Это за Бухарой или ближе?
— Не ближе и не дальше, — Махтумкули вылил из тунчи[1] остатки кипятка в чайник. — Это совсем в другой стороне. А у тебя появилось намерение отправиться туда?
— Не прочь бы, — охотно откликнулся богатырь. — Что я теряю? Ничего не теряю. А там новые края увидим, с новыми людьми познакомимся. Может, посчастливится встретить красотку с индийской родинкой.
— Ого, каков молодец! — воскликнул насмешливо третий парень по имени Ягмур и засмеялся. — Не так уж много тебе и нужно, оказывается — всего-навсего индийскую красотку!
— А ты как хотел! Думаешь, ограничусь меньшим, проделав такой путь? Обязательно посажу на круп коня одну из красавиц! Не последний раз заходит солнце, верно, Махтумкули?
— Согласен с тобой, Мяти-джан, солнце заходит не последний раз, и пока есть и желание и силы, надо брать от жизни свое — путешествовать, видеть, изучать… Надо постараться прожить жизнь со смыслом. — Махтумкули метнул испытующий взгляд на собеседника. — Жалко лишь, что в наши дни трудно осуществляются желания человеческие. Утром просыпаешься полон радужных надежд, но не знаешь наверняка, что ждет тебя после полудня. Вот ты убежден, что посадишь на круп своего коня красотку. А вдруг судьба отвернется, и ты очутишься в таком водовороте, из которого не выплывают самые отважные?
— Ай, поглядим! — безмятежно отмахнулся Мяти. — От предназначенного, понятно, не уйдешь, но меня занимает другое. Поговаривают, что Ахмед-шах[2] недалеко ушел от остальных любителей власти и корысти. Какой же в таком случае смысл тащиться к нему? К тому же он, говорят, из кизылбашей.
Ягмур выплеснул через плечо оставшийся на дне пиалы чай, возразил:
— Нет, он не кизылбаш, он афганец. Суннит, как и мы. По рассказам, справедливый, относится к подданным, как к собственным детям.
— Сказки! — разгорячился Мяти. — Ты наивен, Ягмур, как малый ребенок. Когда это шах был справедливым?
— А вот и был! Разве не слышал ты, о чем толковали минувшей ночью старики?
Махтумкули, медленно подняв веки, поочередно окинул взглядом спорщиков. Лицо его посуровело, строгими стали только что лучащиеся улыбкой глаза. Прислушиваясь к перепалке друзей, он перебирал собственные мысли об Ахмед-шахе Дуррани, о Човдур-хане…
Разговоры о том, что Човдур-хан якобы собирается к Ахмед-шаху в Кандагар и берет с собой много всадников, переходили из уст в уста, будоражили людей, ибо люди были не сторонними наблюдателями, а как бы и участниками предстоящего похода. Слухов было много — и похожих на достоверные, и не очень похожих. Настойчиво поговаривали о государственной мудрости и великодушии Ахмед-шаха. Однако некоторые утверждали диаметрально противоположное. Потому и Мяти с Ягмуром разных мнений придерживались.
— Как-то раз, — заговорил Махтумкули, дождавшись, когда спорщики на минуту примолкнут, — один обиженный жизнью бедняга отправился за истиной к Ануширвану Справедливому[3]. Придворные долго куражились над бедняком, и он наконец взмолился: «Почтенные! Я пришел сюда в поисках справедливости с другого конца земли. Не мучайте меня, а то я пожалуюсь Ануширвану и на вас!» Ему ответили: «Глупец! Минула неделя с тех пор, как отбыл шах к подножию престола Аллаха, а справедливость… ее унесла на своих крыльях птица Симрук еще до того, как омыли тело Ануширвана. Если ты действительно возжаждал справедливости, глупец, ищи ее на небе. Она там!»
2
Ахмед-шах Дуррани — основатель самостоятельного Афганского государства со столицей в г. Кандагар.