— А ты что планируешь? — из вежливости поинтересовалась Инка.
— Съезжу, поздравлю маму. Тортом объемся. Может, Женька приедет. Может, Гоша позвонит… Надо на всякий случай сотовый отключить. А то он не позвонит, я снова расстроюсь. Пора отвыкать.
— А Костя что?
— Ничего. История повторяется. Мы с ним обедаем вместе, он меня иногда домой отвозит. Все пока.
Утром Восьмого марта (относительно, конечно, утром, около полудня) Лизу разбудил Дмитриев: поздравил по телефону, по городскому. Повисла неловкая пауза, и Лиза сказала, что у нее кофе на плите убежал. Она немного посидела в кухне под столом — поплакала. И кто вообще сказал, что Восьмого Марта — праздник? Хуже дня в своей жизни она не припомнила.
Потом приняла ванну, сделала маску, накрасилась и поехала поздравлять маму.
Мама, конечно, обрадовалась. Пиф с папой — тоже.
Лиза уже умела ловко увиливать от неприятных вопросов и не заводиться по пустякам. Нотации родителей раздражали ее по-прежнему, но она научилась себя сдерживать, чтобы не ввязываться в споры: все равно сделает по-своему, ни к чему разводить дискуссии.
В шесть вечера позвонил Женька:
— Лиза, я через полчаса подъезжаю к городу. Тебя где искать?
— У мамы.
— Тогда я сначала к своим заеду, а потом за тобой. Часам к десяти.
— И что мы будем делать?
— В ресторан пойдем.
— Какая жалость, я уже у мамы объелась…
— У тебя еще есть время в запасе. Посиди четыре часа на диете. Спифтрика выгуляй, снова аппетит нагуляешь.
— Ладно, так и сделаю.
Мама смотрела на нее вопросительно.
— Мам, ну ты же сама все слышала: в десять заедет Женька, поедем в ресторан…
На самом деле Женька первым поехал в ресторан, а за Лизой прислал машину. Водитель поднялся в квартиру и вручил Лизе здоровенный дизайнерский букет и духи. Видимо, Женька не рассчитывал, что застанет Лизу у родителей, поэтому букет был один, и Лиза от Женькиного имени вручила его маме, а духи сунула себе в сумочку. Женька оригинальностью не отличался: всегда дарил «художественные» марки — «Палома Пикассо» или «Сальвадор Дали».
Ресторан только неделю как открылся, народу было мало. Лиза сунула нос в меню и поняла, что дело не только в том, что место новое — цены были, мягко говоря, недемократичные.
За столиком Женька был не один. Двое мужчин поздоровались с ней и попрощались с Женей.
Редко, но случалось: Лизе захотелось напиться.
— Чем желаешь напиваться? — поинтересовался Женя.
— А какой тут самый дорогой коньяк? У меня от дорогого никогда не болит голова.
— Закусывать будешь?
— Только запивать — вишневым соком.
Лиза медленно с удовольствием напивалась, пару раз чувствовала, что сознание покрывается мраком, но разговаривать она продолжала.
Пили с Женькой поровну. Но, принимая во внимание разную жизненную закалку и весовые категории, Лиза все же «сошла с дистанции» быстрее.
Уже совсем ночью — они были последними посетителями — Женька волевым решением выгнал Лизу из-за стола.
— Давай, Жень, пешочком прогуляемся. Надоело в машине колотиться. Ты пока отправь водилу, а я в дамскую комнату загляну.
Женя обещал подождать на улице.
Лиза освежила макияж, накрасила губы и попыталась открыть дубовую дверь. В последнее время у рестораторов пошла мода строить гибриды средневековых замков со средневековыми же клозетами. Толкнув несколько раз дверь, Лиза растерялась — никаких подвижек. Она постучала — тишина. Тогда она начала кричать, но, видимо, официанты и привратник решили, что посетителей больше нет.
Лиза взялась за сотовый. Слава богу, сигнал был даже в этом подземелье:
— Алё, Женя, это я. Я не могу выйти из туалета.
— Почему?
— Дверь заклинило, и никто не отзывается, я уже десять минут ору тут благим матом. Спасай меня немедленно!!!
— Узник Шоушенка, какой-то… Жди меня. Никуда не уходи…
Администратор зала смотрел на Лизу с большим удивлением:
— Приносим вам извинения за доставленные неудобства… Но дело в том, что эту дверь до вас никто не мог закрыть: строители что-то накосячили…
С Женькой приключилась настоящая истерика: он прислонился к стене, показывал на Лизу пальцем и все время повторял: «Слабый пол…»
Домой шли пешком и целовались в каждом темном закоулке.
Машина ехала следом метрах в двадцати.
— Значит, так, Никитон, если ты снова нажрешься водки, как последняя свинья, и сорвешь мне интервью…