Наполеон молчал долго. Так долго, что я вздрогнул, когда он спросил:
— Ваше имя и звание, сударь?
— Его зовут Арбо Гийо, — зачастил Жизак срывающимся на фальцет голосом. — Это он стрелял в вас, ваше величество, я тут не при чем, я пытался удержать его, но он наставил на меня пистолет… Скажи, Гийо! Скажи, что я не виноват!
Я промолчал. Лишь подумал вдруг о злом роке, что с самого начала осенял этот поход. Кто знает, не умри герцог во рву Венсеннского замка — может быть, не было бы позорного бегства из Москвы, трупов по обочинам Старой Смоленской дороги и воронья над нашими головами в мрачном осеннем небе над Березиной…
Наполеон вяло шевельнул рукой. По этому знаку вперед сунулся жандармский офицер — маленького роста крепыш в новеньком зимнем обмундировании (жандармерия, как и гвардия, в отличие от армейских частей, понятия не имела о недостатке еды и теплой одежды).
— Отвести этого человека к опушке леса и расстрелять, — распорядился Бонапарт.
— Ваше величество, это неразумно, — вполголоса заметил маршал Мюрат. — Его необходимо допросить, у него могут быть сообщники…
— Посмотрите вокруг, маршал, — сухо проговорил Бонапарт. — Здесь сто пятьдесят тысяч солдат, которых я должен спасти. И только два моста. На них и так слишком мало места.
Он развернулся и, ссутулясь, направился вниз по дороге.
Вот и все. Мои ноги вдруг ослабли. Хотя — с чего бы? Беря на мушку императора, я прекрасно сознавал, что не уйду живым после своего выстрела. Я был готов к смерти — точнее, считал себя готовым. А вот поди ж ты…
— А как же я, ваше величество? — несмело спросил Жизак. Он был бледен, как полотно. — Что будет со мной?
Наполеон остановился.
— Ах, да… Вы ведь тоже пострадали, месье, вас держали под дулом пистолета… Капитан, освободите этого молодца и включите его в расстрельную команду.
Похоже, я поторопился сказать, что Жизак был бледен. По-настоящему он побледнел только сейчас, после этих слов. Ему протянули ружье. Он отшатнулся от него, как от ядовитой змеи.
— Нет… Нет, ваше величество, я не могу… Я не палач!
— Вы тот, — раздельно сказал Наполеон, — кем вам прикажет стать ваш император. Впрочем, у вас есть выбор. Вас тоже могут расстрелять как возможного сообщника.
Весь предыдущий день со стороны Борисова была слышна канонада. Теперь же, когда русские пушки замолчали, мне показалось, что я оглох от тишины. Меня привели к кромке леса и подтолкнули к сосне. В этом богом проклятом краю растут только сосны, чтобы расстреливать возле них незадачливых убийц. Да еще осины и ели, чтобы сводить нас с ума.
Жандармский капитан отошел к солдатам и коротко приказал:
— Товьсь!
Бедный Жизак, я видел, как трясутся его руки — будто он перебрал вчера дешевого вина. Ты все равно умрешь, говорили его слезящиеся глаза и левая щека, заходящаяся в нервном тике. Ты все равно умрешь — что с того, что я отказался бы стрелять? Меня бы просто поставили рядом с тобой — ты даже не представляешь, как обрадовалась бы эта сука моя женушка, если бы так случилось, если бы мои кости сгнили здесь, у этой чертовой сосны, ты же понимаешь, Гийо…
— Целься! — гаркнул капитан. И угрожающе добавил, взглянув на Жизака: — И не дай бог тебе, приятель, пальнуть мимо — иначе второй залп будет по тебе.
Жизак поднял приклад к плечу и с отчаянием заорал:
— Ты сам виноват, Гийо! Мы с тобой были бы уже на мосту, какого черта ты это сделал? Какого черта?!
Я не ответил. Ему будет легче стрелять, если я промолчу. Вот только свист… Свист острой бритвой полоснул по барабанным перепонкам, что-то упруго ударило неподалеку от меня, вспышка ослепила, и я упал лицом в снег. За первым взрывом последовал второй, затем третий… Хотелось зарыться поглубже в землю, и я бы зарылся, кабы руки не были связаны. Вот почему канонада молчала все утро: русские, обнаружив свою ошибку, спешно подтягивали артиллерию к нашей переправе…
Что-то тяжелое рухнуло рядом со мной и прокричало в ухо:
— Гийо, мать твою, ты жив?
Я пошевелился вместо ответа.
— Ты жив, вот дьявол… А их всех убило — всю расстрельную команду, и капитана… А мне ногу распороло осколком. Слушай, надо отлежаться здесь, пока все не утихнет, и двигаться к мосту.
— Я приговорен к расстрелу, ты не забыл? — крикнул я в ответ. — Что будет, если меня увидят? И если тебя увидят вместе со мной?
— Измажь лицо грязью, — посоветовал Жизак. — И вот еще что… — он стащил с головы мой многострадальный платок и сунул мне в руки. — Натяни его пониже, до самых бровей.