Вечер как-то сразу, без предупреждения, перетек в ночь — ветреную, дождливую, с шумом ветра в черных кронах сосен. Ночь, вполне способная вызвать у иного меланхолика непреодолимую тягу к суициду…
Темное озеро, похожее на тонированное автомобильное стекло, Егор обогнул справа, над крутым обрывом, и лишь фонарик с подсевшей батарейкой, захваченный из дома, не позволял впечататься лбом в какую-нибудь преграду или свалиться вниз. Вскоре луч уперся в полуразрушенный забор. Осторожно, чтобы не вывихнуть ногу на россыпях битого кирпича, Егор пролез на территорию заброшенной стройки. Вот о чем упоминал Колчин. И, должно быть, Ромка в своем послании: самое надежное место для тайника, там, где уже искали, но не нашли…
Дождь зарядил сильнее. Егор посветил фонариком вокруг себя (сплошное зловещее болото — понятно, почему стройку так и не закончили), и отыскал металлическую дверь, намертво приржавевшую к косяку.
Странно, но дверь только казалась неодолимой. Потребовалось совсем небольшое усилие, чтобы отворить ее — что ж, лишнее подтверждение теории, лишний камешек в мозаике.
Скользкие ступени вели вниз, в подземелье. У ног плескалась вода — покойный Юлий упоминал, будто как раз из-за какой-то там подземной реки, разбухающей в период дождей, осенью и ранней весной, строительство и прекратили. А директор строительной фирмы-подрядчика долго лежал в больнице, в палате интенсивной терапии. Вроде бы на него напали неизвестные хулиганы, вывезли в лес и долго объясняли, что к своим обязанностям нужно относиться более добросовестно, знаете ли…
Чем ниже Егор спускался, тем воды становилось больше. Внизу, где заканчивались ступени, ее уровень почти достигал коленей. Егор поднял фонарик, направив луч на дальнюю стену — и сердце зашлось в немом крике. Потому что там, у дальней стены, привалившись к ней, по пояс в воде, сидел человек.
Он был мертв или серьезно ранен — это Егор определил влет, слишком богатый опыт он приобрел в прежней, еще не забытой жизни. Безвольно свешенная голова, согнутая спина, пугающая неподвижность — человек не реагировал ни на холод, ни на отвратительно тощую крысу, похожую на таксу — та прыгнула ему на рукав, вскарабкалась вверх и плотоядно понюхала открытую шею… Егор рванулся вперед, разбрызгивая воду. Крыса лениво канула в темноту, Егор подскочил к человеку, схватил за плечо, развернул к свету…
И человек неожиданно открыл глаза.
Эти глаза, выражение, застывшее в бездонных зрачках — смесь ярости, решимости и какой-то черной, запредельной тоски — было последним, что Егор успел заметить. Мрак взорвался белой вспышкой, мир мягко перевернулся вверх ногами, и все погасло.
Правая руки затекла — это ощущение толкнулось в мозг первым, на целый круг опередив звуки падающих капель и лениво плетущийся в арьергарде свет фонаря — оказывается, фонарик цел, вот чудо-то…
Егор попробовал опустить руку, потерпел фиаско и посмотрел вверх. Над головой смутно виднелась облезлая труба, тянущаяся, должно быть, вдоль всей стены, и правое запястье было приковано к этой трубе хромированными наручниками.
— Очнулся? — беззлобно спросил кто-то за тусклым световым кругом. — Я знал, что ты быстро примчишься. Прочитал записочку? Классно сварганено, правда? «Самое надежное место…», этакая дудочка крысолова… Как же ты купился, друг детства? Знал наверняка, что нет тут никаких сокровищ, как можно сокровища спрятать в воде, если Юлий их хранил в условиях покруче, чем в Эрмитаже? Знал ведь?
— Знал, — отпираться смысла не было.
— Зачем же пришел?
— Сам же сказал: друг детства…
Ромка высунулся из-за фонаря, и Егор разглядел в его правой руке пистолет. Совсем плохо дело.
— Да… Видишь, я тоже… даже убить тебя не сумел. Ты лежал передо мной в отключке, а я смотрел и не мог решиться… Заранее знал, что не решусь, поэтому и наручники прихватил.
Он помолчал.
— Как же вы меня достали с вашей взаимной любовью. Нашли место — чуть ли не у законного супруга на глазах… Я столько усилий приложил, чтобы попасть в особняк, примелькаться там, пролезть в кабинет, отыскать потайную комнату, а ты… Мать твою, меня ведь могли вытолкать за ворота заодно с тобой, и что тогда?