Ромка сделал паузу.
— А знаешь, Садовников все-таки отомстил Добелю. Когда его взяли, он на первом же допросе показал на Добеля как на своего сообщника.
— Сообщника в чем? — не понял Егор.
— В чем тогда в основном обвиняли. Сотрудничество с западной разведкой, саботаж, подготовка покушения на товарища Сталина… Их обоих расстреляли в пятьдесят первом: Добеля и Садовникова. А коллекция попала к Валентину Милушевичу, папаше Юлия. Так что усвой, друг детства: я не вор. Я взял то, что принадлежит мне по праву. И никто, ни одна сволочь меня не заподозрит: Герда постаралась.
— А как же Элеонора Львовна?
— А что Элеонора Львовна? Ну, предположим, видела она в особняке какого-то мужчину, похожего на меня. Ну назвал я по ошибке Кессона Маркизом — что это доказывает?
— Ничего, ты прав… Ты проверил на Кессоне действие яда?
— Ничего я не проверял.
— Ромка, он умер от того же яда, что и Юлий с Лялей Верховцевой. Это не может быть совпадением.
— Я кота не травил, — отрезал Роман. — Может, он сам что-нибудь сожрал по ошибке…
— А Лялю за что? Ты ревновал ее к Юлию?
— Ревновал? Шлюху?! — Ромка расхохотался. — Как только тебе могло такое в голову прийти… Нет, друг мой, это у тебя с Машей были высокие чувства-с, ахи-вздохи, лютики-цветочки, а у меня с Лялей было банальное деловое соглашение. Я знакомлю ее с бизнесменом (она спала и видела, как прыгнуть к нему в койку… Ну, и под венец, конечно), она устраивает так, чтобы я подольше задержался в особняке.
— А когда она перестала быть нужной, ты подсыпал ей яд…
— Я ее не убивал! — рявкнул Ромка. — Понял, ты?.. Мне чужого не надо!
— Темнишь, друг детства, — укоризненно проговорил Егор.
— А смысл? — усмехнулся тот. — Ты все равно уже никому ничего не расскажешь. Еще сутки — и весь этот гребаный подвал окажется под водой. И ты вместе с ним… Знаешь, я поначалу не хотел убивать Юлия. Только украсть коллекцию. Но потом… Понимаешь, это превратилось в манию какую-то. Я должен был его убить — и точка. Иначе сам бы подох. Или спрыгнул с катушек.
— И что ты будешь делать дальше?
— Ничего, — световой круг фонарика постепенно сузился до размеров тлеющего уголька: батарейка садилась. — «Дело антиквара» закрыто (хорошее название для триллера, не находишь?), виновные установлены… Правда, коллекция канула неизвестно куда, ну ничего. Поищут и успокоятся.
— И где же ты ее прячешь? Удовлетвори любопытство напоследок.
— Обойдешься. Да и ни к чему тебе знать. Все равно она скоро уплывет.
— Что значит «уплывет»?
— За бугор, — охотно пояснил Роман. — Уже есть покупатель. Через несколько дней получу свои «бабки», и — «прощай, немытая Россия…» Всегда мечтал пожить за границей. В Ницце или на Корсике… Тебе никогда не хотелось побывать на Корсике? Ты ведь художник, друг детства, художник от Бога — неужели тебе не надоело продавать свои картины на базаре, на вес, как картошку?
Егор невесело усмехнулся.
— Неужели наручники снимешь?
— Сниму, — серьезно сказал Роман. — Только пообещай фортели не выкидывать, оле?
— Нет, Ромка, — так же серьезно отозвался Егор. — Не пойдет. Дело тут не во мне.
— А в чем же?
— Следователь знает, что Екатерина Николаевна когда-то работала судебным экспертом. Уже доказано, что она сфабриковала улики против Марии. Ему известно, что ее убили — то есть она не покончила с собой. А значит, существует убийца. Тебя вычислят — это вопрос одного-двух дней.
— Снова ты подсуетился? — холодно усмехнулся Роман и потряс фонариком. — Дрянной у тебя аппаратец, друг детства. Теперь придется выход впотьмах искать. Тебе-то хорошо, ты уже нашел все, что хотел, а я… Что молчишь? Хоть бы обматерил напоследок. Или пообещал выбраться отсюда и глотку перегрызть…
— Ромка, опомнись, — тихо сказал Егор. — Тебе не выскочить.
— Опомниться? Ну нет. Теперь, когда я наконец сделал то, о чем мечтал всю жизнь… — оранжевый уголек поднялся вверх. — Нет, Егорушка, я давно сжег за собой мосты. Давно…
Он помолчал.
— Оказать, что ли, тебе последнюю милость?
Егор не увидел, как Ромка поднял пистолет. Звук выстрела ударил по барабанным перепонкам, заметался в каменных стенах, осколки кирпича брызнули в разные стороны — фейерверком, прощальным салютом… Бах — продолжал Роман давить на спусковой крючок. — Бах-бах-бах-бах-бах!
Егор не хотел закрывать глаза. Он дал себе команду не закрывать их, не скрючиваться и не пытаться вжаться в стену — выглядит жалко, а эффект нулевой. И все-таки зажмурился. И совсем уж по-дурацки прикрыл голову левым локтем, будто он, локоть, мог защитить от пули…