— Ничего он не меняет.
— Ну да, просто лицо у него типичное. Достаточно постричься по-другому, отрастить бороду… У вас есть хоть малейшее представление, куда он мог отправиться?
Егор пожал плечами.
— Он говорил, что хотел бы уехать на Корсику… Хотя он вполне мог придумать это за несколько минут до того, как пристегнул меня к трубе.
— А насчет покупателя коллекции? Тоже придумал?
— Не знаю, — устало проговорил Егор, глядя в пол. — Что вы от меня хотите, в конце концов?
— Хочу понять, действительно ли вы ничего не знаете, или притворяетесь. Между прочим, Роман бросил вас умирать в подземелье… если, конечно, не врете. Даже пулю на вас пожалел.
— Он не пожалел… — буркнул Егор и замолчал, поняв, что сморозил глупость. — Мы дружили много лет. Еще со школы. Я и сейчас не могу поверить…
— Да, история фантастическая, — согласился Колчин. — А вы уж и подавно — словно герой песни: в огне не сгорели, в воде не утонули… Бомжей благодарите: кабы им в голову не пришла счастливая мысль свинтить дверь на металлолом… Между прочим, что касается слов вашего приятеля… Вам ничего не показалось странным?
— Вообще-то я был в неподходящем состоянии, чтобы заниматься анализом… — Егор вдруг запнулся. — Он сказал, что не виноват в смерти Ляли Верховцевой. И не травил Кессона. Он признался в трех убийствах — какой смысл отрицать четвертое?
— Это, как говорится, вопрос вопросов, — Колчин открыл ящик стола, покопался в нем, достал картонную папку и протянул Егору. — Читайте.
«Мы, состав судебно-медицинской лаборатории под руководством к.м.н. Секачева А.П., на основании полученных образцов, пришли к следующему заключению…»
Егор пробежал глазами документ, озадаченно нахмурился, вернулся к началу и прочитал во второй раз, более вдумчиво.
— Не понимаю.
— Здесь написано, — терпеливо пояснил следователь, — что Кессон, Алевтина Верховцева и Юлий Милушевич умерли от одного и того же яда, но Екатерина Николаевна Мартяшина была отравлена другим веществом. Точнее, это тоже был мышьяк, но отличный по составу и валентности. Я профан в химии, но общий смысл…
— Подождите, — Егор помотал головой. — Ромка сказал, что всюду носил яд с собой. Это означает, что он истратил весь запас на Юлия и Лялю, а следующую, третью порцию взял где-то в другом месте?
— Нет. Это означает, что ваш приятель действительно отравил горничную, но Юлия Милушевича и Лялю Верховцеву убил не он. Хотя был уверен, что убил.
— Но как… — ошарашенно пробормотал Егор. — Как, черт возьми…
— А вы вспомните историю вашего Анри Тюмирье.
— Кого? А, прапрапрадеда мадам Блонтэ…
— Именно. Он вошел в спальню императора и увидел ЭТО, — Колчин мягко постучал пальцем по гравюре на обложке книги Бена Вейдера. — Видите? Тумбочка в изголовье, и полный бокал на ней. Наполеон Бонапарт не пил отравленный оршад. Он умер по другой причине.
«Смотрите, он лежит в той же позе…»
«Комната вдруг изменила очертания: вытянулась и сузилась, точно тоннель…»
«Люди на картине задвигались, зашуршали платья, кто-то приглушенно заплакал…»
— Ромка не убивал Юлия, — хрипло проговорил Егор, не веря себе. — Анри Тюмирье не убивал Наполеона — то есть он был уверен, что убил, но…
Егор помолчал.
— Но в таком случае — КТО?
Колчин мягко улыбнулся.
— Вы, помнится, сами предположили: убийца в обоих случаях один и тот же.
— Бред, — Егор вдруг почувствовал злость. — Вы что, намекаете на медальон? Только эта экзальтированная дура француженка думает, будто он способен убивать своих владельцев — вроде алмаза «Око света» у Стивенсона. А я, знаете ли, материалист по натуре. Я уверен, что существует убийца…
— Конечно, существует. Только медальон тут ни при чем, — Колчин вытащил из папки несколько фотографий места преступления и положил перед Егором.
Спальня Юлия Милушевича была снята в разных ракурсах.
— Смотрите внимательнее.
Кровать под роскошным бархатным балдахином. Овальное зеркало в обрамлении кованых подсвечников, электрокамин с имитацией пламени на дровах (впрочем, на снимке камин выключен), серый ковролин на полу, сервировочный столик, гобелен на одной стене, гравюра Луи Маршана на другой…