— Мадам, не угодно ли вам взглянуть на новые образцы столовых ножей, которые мы предложим нашим клиентам? — голос старшего мастера прозвучал рядом с Матильдой, по-прежнему размышлявшей перед золотой дароносицей. — С ручкой из слоновой кости будут готовы к Пасхе, с черным деревом, которые обычно продают во время поста, а также инкрустированные слоновой костью и черным деревом — к Троицыну дню, сделанные по вашим эскизам.
— Иду, иду.
Хотя жена ювелира и не страдала тщеславием, она по достоинству ценила уважение, с которым заслуженно относились к ее вкусу при выборе формы и рисунка изделий мастера. Она знала, что ее мнение было для них законом. Решение о ножах предстояло принять ей, так как Этьен был на улице Кэнкампуа с неожиданно приехавшим из Флоренции богатым клиентом. Да и будь он на месте, он, как всегда, не пренебрег бы мнением супруги.
Она прошла в глубину комнаты, где слуга разложил на малиновом бархате многочисленные образцы новых ножей, и склонилась над искусно выделанными ручками. Кое-какие похвалила, иные раскритиковала.
К ней присоединился Бертран. В руках у него был драгоценный кубок, вырезанный из прозрачного хрусталя, в резной серебряной оправе с прекрасными камнями.
— Один из клиентов требует кое-что переделать в этой модели, которую намерен купить. Возможно ли это? Не будет ли недоволен заказавший ее монсеньор Жеан Пале?
— Не может быть и речи о переделке, — сказала Матильда. — Каждое изделие должно оставаться уникальным. Это непреложное правило. Мы можем выбрать сходный мотив, но одинаковый — никогда
Она твердой рукой оперлась на руку Бертрана.
— Будьте непоколебимы, мой сын. Клиентура должна знать, что может твердо рассчитывать на нас.
Работу и покупки прервал звон колоколов собора Парижской Богоматери, церквей Сен Мэрри и Сент Оппортюн. То был корпоративный обычай, никем не нарушавшийся — работу прерывали зимой с последним ударом колоколов, зовущих к вечерне, осенью и весной по утрам и вечерам к молитве, восславляющей воплощение божества во Христе, а летом возвещавшим час гашения огней. Поскольку большинству ремесленников запрещалось работать при свечах, каждый добровольно подчинялся этому обычаю.
Матильда и Бертран удостоверились в том, что в лавке все в порядке, собственноручно заперли ее, выпроводив и покупателей, и учеников.
Солнце снова скрылось за тучами, угрожающе сгущавшимися в рыжеватых отсветах закатных лучей.
— Вечером опять будет дождь, — сказала Матильда.
Об руку с сыном она отправилась на улицу Бурдоннэ.
С наступлением вечера горожане закрывали ставни. Город постепенно затихал, сбрасывая с себя шелуху дневных забот, готовился к долгому ночному отдыху.
Сходя с Большого моста, Матильда сжала руку Бертрана. Среди прохожих, спешивших к огню домашнего очага, к своей тарелке супа, в том же направлении, что и они, шагала Гертруда, повиснувшая на руке тощего парня. Не тот ли это студент, о котором говорила Шарлотта? Ему пока еще не удалось, как и предвидела Флори, разузнать нечто, представляющее интерес о тайных или явных неблаговидных действиях своей подруги.
Все лето обе женщины успешно избегали друг друга и сейчас встретились впервые после июньского столкновения. Они сдержанно приветствовали друг друга. Матильда секунду поколебалась, готовая остановиться, но замкнутое лицо родственницы заставило ее отказаться от этой мысли.
— Если бы мы были подлинными христианами, — сказала она печально, пройдя немного дальше, — нам следовало бы давно простить Гертруде ее предательство, и мы помолились бы за спасение ее души. Вот одно из доказательств того, как мало мы на деле помним наставления Господа! Вера требует всяческого героизма, сынок, но и самый малый геройский поступок не служит прощению обид, в особенности когда они такие жгучие!