В тепле этой комнаты, где аромат горевших поленьев вместе с запахом ароматизированных свечей создавал ощущение интимности, пробуждавшей в памяти каждой из них воспоминания детства и мысли о материнском долге, воспоминания о совместном прошлом, еще таком недавнем, они преклонили колена, чтобы в общей молитве утишить тревогу и скоротать время.
Затем, немного успокоившись, они уселись рядом за вышивание, обсуждая хлопоты, предстоявшие в связи с рождением ребенка.
Внезапно с улицы донесся звук от копыт шедшей галопом лошади. Было слышно, как она остановилась, открылась дверь, послышались шаги через несколько ступенек на лестнице, и на пороге комнаты появился Филипп, схвативший в объятия Флори.
— Слава тебе, Господи! — проговорила Матильда. — Вы живы и здоровы!
— Как и четверо остальных, мама, — объявил молодой человек через голову своей жены, тихо плакавшей на его плече. — Ни у кого ни царапины, никакой стычки, никакой борьбы. Мы в целости и сохранности, какими вышли отсюда!
— Возможно ли это? Что вы сделали с Артюсом Черным? Что там произошло, пока мы с Флори в этих четырех стенах боролись со страхом и со своим воображением?
Он осторожно подвел будущую мать к одному из стоявших у камина кресел, помог ей усесться и расположился сам на подушке у ее ног. Матильда уселась напротив.
— Я расскажу вам странную историю! — заговорил он наконец. — Я просто ошеломлен! За такое короткое время произошло так много и таких удивительных событий! Ни одно из наших предположений не сбылось, случилось одновременно и больше, и меньше того, чего мы ожидали!
Он прервался и улыбнулся почти детской улыбкой.
— Я плохой рассказчик, хотя и трувер! — воскликнул он. — Вы, наверное, не понимаете ничего из того, что я говорю! Ну, что ж! Начнем сначала, так будет лучше.
Он взял руки Флори и принялся влюбленно целовать ее пальцы.
— Едва мы отправились в путь, как тут же столкнулись с первым препятствием, — начал он свой рассказ. — Если бы метр Брюнель, который знал сержанта стражи на воротах Сен-Мишель, не убедил его в том, что действует с ведома отца аббата Сен-Жермен-де-Пре, нам было бы не просто выйти из Парижа в такой поздний час. К счастью, объяснение это удовлетворило бравого парня и нас пропустили. Мы постарались как можно быстрее проделать наш путь. Темнело быстрее, чем нам того хотелось бы, но все же мы двигались без фонаря и скоро оказались перед домом Гертруды. Спешившись на некотором расстоянии от него и привязав лошадей к стволам деревьев, мы молча двинулись к забору. Калитка не была заперта изнутри, и мы без труда проникли в сад. Подойдя к фасаду дома, прислушались. Все было тихо. Ни малейшего шума. Внутренние ставни на окнах были закрыты, и заглянуть в окна мы не могли. Мы старались уловить хоть какой-то признак разговора, а сами говорили шепотом, когда ваш отец, дорогая, осторожно тронул дверь. К нашему удивлению, она легко подалась.
Филипп прервался. Он снова видел затухавший огонь на каминной решетке, потолок с толстыми, грубо отесанными балками, керамическую плитку пола перед камином в тусклом свете двух почти выгоревших до конца свечей. Однако света было достаточно для того, чтобы уже с порога различить крупное тело, лежавшее между камином и кроватью. Падая, человек, наверное, пытался удержаться, схватив занавеску у кровати. Она разорвалась, не выдержав его веса, и кусок ткани остался зажатым в его руке.
— Артюс лежал на полу, — снова заговорил рассказчик, — в неподвижности. Под головой, при падении ударившейся об острый угол каминной облицовки, расползалось красное пятно, превращавшееся в кровавый нимб вокруг косматой головы.
— Он был мертв? — спросила Матильда неверным голосом.
— Сначала мы подумали так, но, подойдя ближе, поняли, что он еще дышал.
— Странное начало… все почти так, как несколько месяцев назад, в тот июньский день, когда Арно оставил его там не в лучшем состоянии!
— Мы все так же подумали об этом. Это повторение казалось нам какой-то галлюцинацией, но кое-что было и по-иному: на этот раз не могло быть и речи о том, чтобы раненый исчез, и человек, ранивший его, был не из нас; как это ни парадоксально, это была та, которая в прошлый раз встала между Артюсом и нами! Это не вызывало сомнений. С длинной железной кочергой в руках, рядом со сраженным телом, склонившись над ним словно для того, чтобы лучше удостовериться в том, что противник обезврежен, Гертруда смотрела, не отрываясь и не пытаясь ему помочь, на того, как тот, кто был ее другом, испускал дух у подола ее юбки. Измятая и разодранная в нескольких местах ткань говорила о жестокой борьбе, в которой два бывших сообщника пытались взять верх один над другим. Произошло нечто странное, необъяснимое, повергшее всех нас в неприятное недоумение. Уронив кочергу к своим ногам, безразличная к металлическому звуку, прозвучавшему в этой обстановке почти кощунственно, она протянула руку, указывая на меня пальцем, показавшимся мне более длинным и заостренным, чем он, вероятно, был на самом деле, и расхохоталась, но смех ее был похож на плач!