И все-таки именно по Нинке, а не по отличной девчонке Катюше, Кате, Катеньке, сохнет Ленчик. И все-таки вслед Нине Рыжовой, а не вслед Катюше поднимаются головы и тех, кто прогуливает малышей, и тех, кто забивает «козла».
Михайловна, пытаясь хотя бы частично разрядить всеобщее недоумение, объясняет:
— Походка у нее даже от звонковской девчонки лучшая. Сразу видно: бабой станет, из воды огонь добудет и уж так возле того огня обогреет…
Конечно, даже те старухи, у которых есть особый досуг и особая охота разбирать достоинства девушек и девочек большого коммунального двора, не всегда прочат в «мужики» Нине именно Леньку Шагалова. Но появление Виктора всем старухам кажется оскорбительным.
Баюкая своих собственных очередных Ниночек и Катюш, празднично пускающих пузыри сквозь первые зубы, бабки рассуждают примерно так:
— Директоров сын. Тоже, как ни скажи, причина.
— Из себя видный. Такой не одной голову скрутит.
— Ходит важно. Не хуже отца — через губу не плюнет. Не иначе, сам в начальники готовится.
Бабки при этом неискренни. Конечно, они прекрасно знают, что Сергей Иванович Антонов не директор, только инженер. Не могут они также не замечать тон ласковой широкой приветливости, которая очень явственно разлита по Витькиному лицу. Но бабки не желают ничего знать. Витька встал им поперек, и худо бы ему пришлось, будь их воля… Ноги бы они ему переломали, чтоб не ходил с Нинкой, не перебивал дороги хорошему человеку.
Глава десятая, рассказывающая о событиях все той же ночи, но теперь уже от лица Анны Николаевны
Нина рванулась ко мне от двери, как рвется в комнату ветер, хлеща занавеской, роняя вазу с цветами, сгребая в кучу бумажки на столе. За таким ветром следует дождь: и лицо девочки в самом деле было мокро от слез. Наверное, она плакала, пока взбегала по лестнице. Что касается меня, я видела ее слезы первый раз, и, надо сказать, видела их долю минуты, потом только ощущала. Теплое текло мне за ворот. Нина вздрагивала у меня на плече и была вся как котенок, брошенный на улице в холодную ночь. Тонкие ребрышки прощупывались у меня под рукой, и я понимала, чего она хочет от меня, о чем безмолвно спрашивает.
От меня требовалось взглянуть ей прямо в глаза и сказать тоном хорошего классного руководителя: «Нет, так не бывает. Не бойся, справедливость всегда восторжествует». Но вместо этого я почувствовала, что разревусь сама от жалости, оттого, что справедливость, к сожалению, не всегда побеждает (в особенности там, где дело касается двоих), от этих косточек, от мокрого, шмыгающего носа, от той пронзительности, с какой она бросилась ко мне. Но вдруг, когда я попыталась опять притянуть Нину к себе, я почувствовала: она вырывается из-под рук, как целый куст молодых мокрых гибких веток. Она уже не жмется котенком, а протестует.
«Стыдится слез», — мелькнуло у меня в голове, и мои собственные слезы, уже щипавшие в носу, застыли где-то на полдороге.
«Верит, что еще победит, что несправедливость временная», — было моей второй мыслью.
И, наконец, третьей: «Не хочет, чтоб мы сдавались вдвоем. Найдет еще силы меня утешить, не только самой утешиться».
Нина подняла ко мне зареванное лицо и возмущенно засмеялась:
— Нет, вы представляете, она так и считает: всю жизнь будет он ей шпаргалки в зубах таскать, вроде комнатного шпица.
Машинально я поправила про себя: «Не шпица, а дога. На шпица Виктор мало похож». Вслух же спросила, отводя спутанные волосы с Нининого лица:
— Ты их встретила только что?
— На обрыве. На нашем месте.
Она опять всхлипнула, слизывая слезы, смахивая их с ресниц.
— Нет, я понимаю: сначала одна нравилась, потом другая. Но как оскорбительно: будто обрыв тесен, не найдется на нем другого места.
Я пошевельнулась совсем не для того, чтобы подтвердить: обрыв велик, можно найти другое место. Я хотела сказать, что можно найти другого, не Виктора. Другого — великодушного, другого, который сумеет и в восемнадцать лет разглядеть разницу между Ниной и Милочкой, другого, который…
Но Нина перебила мою неначатую тираду:
— Вы тоже сейчас скажете: не стоит. Просто вы никто не знаете его. Думаете, если красивый, значит, только себя любит. И еще — если сын Сергея Ивановича…
Я промолчала вполне утвердительно.
— А он добрый. Он любит поделиться. Не шпаргалкой, вовсе не шпаргалкой… — Она торопилась предупредить мою усмешку. — Вы знаете, как это бывает: человек не может не поделиться песней, или тем, что видел, или…