Не часто у Людмилы Ильиничны подгибаются ноги. Но сейчас она чувствует, что стоит на мягких, нетвердых и в то же время каких-то деревянных ногах. Странно, как не по земле, несут они ее мимо Семиноса, Шурочки Селиной, Анны Николаевны и дальше по лестнице мимо Зинаиды Григорьевны, идущей в свой класс.
Людмила Ильинична стоит у себя в кабинете, и все мельтешенье, вся суета школьного двора опять перед нею. Только звук отрезают стекла окна, а видно все очень хорошо с высоты третьего этажа.
Людмила Ильинична пристально смотрит вдоль двора, не понимая сама, чего она ждет, пока в воротах не появляется Милочка. Она идет совершенно одна в кишащей толпе, и Людмила Ильинична видит только это одиночество и напряженную Милочкину походку. Людмила Ильинична собственной спиной чувствует, чего стоит Милочке преодолеть двести метров бетонной, расчерченной квадратами дорожки.
Тысячи девочек проходят в одиночку по тысяче школьных дворов в этот утренний час. Мало ли отчего оказались они одни: не успели забежать за подружкой; мальчик, который обычно ждет их у ворот, сегодня поспешил оказаться в классе — ему надо сверить ответ в задаче по физике или алгебре. Не обращая внимания на свое минутное одиночество, идут девчонки походками независимыми, деловыми, кокетливыми, просто легкими. Но ни одно из этих определений не подходит сегодня к Милочке. И ни одно из этих утешений или, лучше сказать, доводов не приносит облегчения Людмиле Ильиничне.
Людмила Ильинична стоит, вся подавшись вперед, отсчитывает бетонные плоские плиты, которые с таким трудом преодолевает Милочка. Людмила Ильинична мнет первую подвернувшуюся под руку бумажку и снова принимается разглаживать ее, резко, остро складывая в квадрат.
Сейчас Людмила Ильинична соберется с силами, отбросит от себя эту ничтожную бумажонку, встанет и выйдет в коридор навстречу Милочке. Просто выйдет и пойдет навстречу, потому что пока она мать и пока она жива…
Людмила Ильинична почти вслух произносит последнюю фразу терпнущими, как на морозе, губами и вдруг понимает всю ее пустоту. Людмила Ильинична стоит у себя в кабинете перед просторным, чисто убранным столом. Слезы редко одна за другой бегут по ее не приспособленному к слезам лицу.
Между тем каждый может войти в кабинет Людмилы Ильиничны прежде всего потому, что это кабинет завуча. А завуч второй средней школы поселка Первомайска никогда не был замечен ни в каких слабостях.
Глава шестнадцатая. Коля Медведев размышляет в ней по поводу принципов, а также рассказывает о том, как Ленчик Шагалов сказал наконец всю правду о контрольной
Мне казалось, какое-то волнение охватило школу. Совсем не то радостное, легкое, которое приходит в нее перед экзаменами. Мы чувствовали — что-то вроде случилось среди наших учителей, что-то имеющее отношение к Людмиле Ильиничне, к Анне Николаевне и как-то связанное с Алексеем Михайловичем и с Антоновыми.
Я думал, все переругались из-за того, как себя вести в истории с квартирой, которую должны были дать Селиным. Теперь она, как говорили, вроде бы предназначалась Сергею Ивановичу Антонову под домашний кабинет. Пусть сидит там, мозгует над планами, как лучше и до назначенного срока сдать в эксплуатацию новый завод. Само собой, всем нам ясно, что значит пустить такую махину досрочно. Но хотя Антонов действительно сделал все, чтоб пустить завод досрочно, почему-то от этого уважение к нему не растет, и все тут. Может быть, потому что у нас в поселке кто хочешь скажет: когда отцу Ленчика надо было что-то такое обдумать, он делал это в старом, облупленном вагончике с чугунной печкой посредине или в бараке, где они жили.
Я сказал об этом маме, но она усмехнулась:
— Всех под одну дудку плясать не заставишь… Значит, у нынешнего другой характер.
— Как ты не понимаешь, бывает — надо характер поглубже в карман, а действовать только по принципам…
Я запнулся на минуту, и мама как подтолкнула меня, оторвавшись от своего шитья:
— По каким принципам, Колюня? По каким?
Мне даже скулы свело от громкости тех слов, какие я произносил. Но я все-таки их произнес:
— По принципам коммунистической морали. Или ты думаешь, эти принципы бывают только в газетах? — спросил я, но мама уже опять запустила свою машинку и не слушала меня. А может, просто делала вид, что не слушает. Многие взрослые в подобных случаях делают такой вид, чего не скажешь о нашей Аннушке.
Мы с мамой посидели молча, потом она все-таки отложила в сторону шитье и сказала: